В чем проявляется деловой интерес государства в бизнесе

<1> Автор выражает благодарность профессору Европейского университета в Санкт-Петербурге Г.В. Голосову за ценные рекомендации в ходе написания статьи. Материалы частично представлены в Пятый Всероссийский конгресс политологов «Изменения в политике и политика изменений: стратегии, институты, факторы»: Тезисы докладов. Москва, 20 — 22 ноября 2009. М.: Российская ассоциация политической науки, 2009. С. 537.

Сакаева М.М., координатор международных программ Информационного центра финно-угорских народов FINUGOR.RU (Сыктывкар, Республика Коми), магистр социологии (Европейский университет в Санкт-Петербурге).

Крупный бизнес и вертикаль власти: исходные положения

Государство и бизнес, будучи доминирующими игроками в плане выполняемых функций и ресурсных возможностей, находятся в сильной взаимозависимости. В основе их отношений лежит необходимость разрешения острого противоречия между свободой и контролем. Государство стремится контролировать бизнес, от которого зависит благополучие политического класса. Бизнес же стремится дистанцироваться от государства, поскольку оно может серьезно угрожать его благополучию.

Обе стороны заинтересованы в согласовании интересов для максимизации выгод. Взаимодействие в ходе реализации интересов игроков может быть дестабилизировано, если один из них нарушает договоренности. Готовность пойти на такие действия зависит от цены вопроса: чем больше потенциальные выгоды от нарушения установленных правил и чем они долгосрочнее, тем меньше внимания уделяется потенциальным рискам.

Период выстраивания и укрепления вертикали власти в России прошел под знаком конфликта интересов между государством и бизнесом. С начала 2000-х гг. государство во главе с новым лидером играло роль принципала. Крупный бизнес выступил в роли агента. Их отношения представляли собой сложную систему распределения власти и доминирования. Власть принципала над агентом означает зависимость первого от второго, ибо от действий подвластного зависит успешность достижения целей властвующего. Доминирование же позволяет преодолеть эту зависимость. В данной работе показано, что государство и частный бизнес были крайне заинтересованы в совместных действиях и в достижении баланса отношений. Однако внутренняя неустойчивость системы согласования, усиленная опасными для правящей элиты и национальных интересов государства действиями сильного игрока, обусловила переориентацию государства на стратегию доминирования, то есть на контроль над экономической и политической деятельностью бизнеса. Изложение строится следующим образом. В первой части представлен обзор литературы, посвященной анализу роли бизнеса в политическом процессе современной России. Далее обозначена теоретическая конструкция, выбранная для анализа отношений государства и бизнеса. Третья часть работы касается сравнительного анализа взаимодействия государства и бизнеса в первый и второй президентские сроки В. Путина.

Основные подходы к анализу взаимоотношений государства и бизнеса в России

Формирование крупного бизнеса в качестве нового для постсоветской России фактора и его взаимоотношения с властью являются значимой областью исследований в обществоведческих науках. Существует ряд направлений, в рамках которых исследователи обращаются к этому вопросу.

Особенности отношений политической элиты и элиты бизнеса находятся в центре внимания элитистов. В отечественной и зарубежной литературе хорошо разработана тематика политического влияния элиты бизнеса, чьи отношения с государством прошли несколько этапов. Среди авторов нужно отметить А.Ю. Зудина, который анализировал не только модели взаимоотношений государства и бизнеса в постсоветской России, но и их трансформацию <2>. Предложенные им понятия «олигархической координации», «олигархов без олигархии» были восприняты в научной среде. О.В. Крыштановская исследовала состав и динамику элитных групп России в экономическом и политическом институциональном порядках. Она также пыталась разрешить методологическую проблему разделения экономической элиты как группы крупнейших собственников и бизнес-элиты как группы политически влиятельных бизнесменов <3>.

<2> Зудин А.Ю. «Олигархи» как политическая проблема российского посткоммунизма // Общественные науки и современность. 1999. N 1; Зудин А.Ю. Взаимоотношения крупного бизнеса и власти при В. Путине и их влияние на ситуацию в российских регионах // Региональная элита в современной России / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2001; Зудин А.Ю. Государство и бизнес в России: эволюция модели взаимоотношений // Неприкосновенный запас. 2006. N 6.
<3> Крыштановская О.В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2004.

Если под группой интересов понимать корпорацию, то, как указывает В. Разуваев, она сложна для научного анализа по причине «закрытости корпоративной политики от посторонних взглядов». А практики лоббирования и связи корпораций со структурами исполнительной и законодательной власти также находятся в тени <4>. Российские корпорации активно исследуются, но не представителями политической науки, а экономистами. Так, Я.Ш. Паппэ подходит к ней не как к группе интересов, взаимодействующей с властью, а как к игроку на рынке <5>.

<4> Разуваев В. Крупный бизнес вне сферы видимости // Pro et Contra. 1999. Т. 4. N 1.
<5> Паппэ Я.Ш. Олигархи. Экономическая хроника 1992 — 2000. М.: ГУ-ВШЭ, 2000; Государство и крупный бизнес: что осталось старого в их отношениях (2000 — начало 2001 г.) // Кто и куда стремится вести Россию / под ред. Т.И. Заславской. М., 2001; Отношения федеральной экономической элиты и власти в России в 2000 — 2004 годах: торможение в центре и новые стратегии на местах // Региональная элита в современной России? / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2005.

Когда речь заходит о бизнесе как о политическом факторе, применение перечисленных подходов ограничено. Если под государством понимать субъект, применяющий легитимное насилие, то бизнес выступает в роли подвластного. Однако крупный собственник может осуществить захват государства (state capture) <6>. Захват может происходить вполне легально: путем избрания представителей бизнеса в законодательные собрания или лоббизм. Е. Яковлев и Е. Журавская определяют политическую активность бизнеса или лоббирование его интересов в законодательных собраниях не иначе как захват государства <7>.

<6> Специалисты Всемирного банка определяют захват государства как «действия с целью воздействия на формирование законов, правил, указов, других инструментов государственной политики. Захват направлен на получение доходов от государства для узкого круга лиц, фирм, отраслей посредством искажения основных правовых и регулирующих структур с потенциально огромными потерями для общества в целом» (Hellmann, Geraint, Kaufmann, 2000).
<7> Yakovlev E., Zhuravskaya E. State Capture and Controlling Owners of Firms. CEFIR/NES. Working paper N 44. 2004; State Capture in a Federation. CEFIR/NES. Working Paper N 93. 2006.

Нужно помнить, что под бизнесом как партнером государства понимается частный собственник. Если обратиться только к нему, то без внимания останется значительная часть игроков — государственных компаний. В их отношении дихотомия «государство и бизнес» неприменима по понятным причинам. С приходом нового Президента Путина представители бизнеса активизировались на выборах в органы законодательной и исполнительной власти как на федеральном, так и на региональном уровнях. Это явление не осталось незамеченным в литературе <8>.

<8> Туровский Р. Итоги и уроки губернаторских выборов; Паппэ Я.Ш. Отношения федеральной экономической элиты и власти в России в 2000 — 2004 гг.: торможение в центре и новые стратегии на местах // Региональная элита в современной России / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2005; Романова Л. Революция управляющих // Smart Money. 2006. N 34.

Люди корпораций могут отстаивать интересы своей компании либо ассоциировать свою деятельность исключительно с бюрократической иерархией. В этом случае не вполне ясно, к кому принадлежат люди корпораций — к административной или экономической элите. Политики в свою очередь входят в наблюдательные советы корпораций, в состав советов директоров. Поэтому с точки зрения теории элитизма сложно провести разграничение между экономическим и политическим институциональными порядками и для этой группы. Теория групп может использоваться для концептуализации бизнес-сообщества. Учитывая непостоянство и неорганизованность группового поведения бизнеса, понятие «группа интересов» становится слишком широким.

Предлагаемая в работе модель principal-agent анализирует отношения власти и бизнеса на достаточно широком уровне обобщений. Теория позволяет отойти от проблем концептуализации властных факторов как институтов или групп, поскольку в ее центре лежит понятие контракта между заинтересованными сторонами. Они могут быть представлены индивидами, группами, корпорациями или организациями. В то же время с ее помощью можно моделировать отношения разных конкретных игроков, которые выполняют или устраняются от выполнения ролей агентов или принципалов. Модель позволяет посмотреть на отношения как на систему распределения власти и зависимости между факторами (особенно если речь идет о сильных сторонах), которая имеет определенную динамику развития как под влиянием действий сторон, так и под влиянием внешних факторов.

Властно-собственнические отношения при Путине: теоретическая основа анализа

В начале 2000-х гг. произошло восстановление доминирующей роли государства как действующего субъекта управления. Доминирование проявилось, в частности, в инициировании контракта между Президентом и олигархами. Принято считать, что дело ЮКОСа поставило точку на договорном формате отношений власти и бизнеса. Однако весной 2004 г. был заключен новый договор о частно-государственном партнерстве, озвученный премьер-министром М. Фрадковым. Место и роль бизнеса в системе власти претерпели значительные изменения за это время, но он продолжает выступать в роли агента по отношению к государству.

Под агентскими понимаются такие отношения, в которых «одна сторона, принципал, заключает соглашение с другой стороной, агентом». Принципал полагает, что «агент будет действовать таким образом, что принципал получит желаемые выгоды» <9>. Отношения с агентом, преследующим свои интересы, рискованны, ибо он будет придерживаться ожидаемого принципалом поведения лишь до тех пор, пока это выгодно. Задача принципала при заключении контракта состоит в создании «эффективной структуры мотивов», которая поддерживала бы заинтересованность агента в продолжении взаимодействия, нежели в расторжении контракта <10>. Но агент оставляет за собой право нарушить договора, тем самым ставя агента в зависимость от своих возможных действий. Р. Эмерсон предлагает идеальную модель отношений власти и зависимости. «Власть А над В равна и основана на зависимости В от А», при том, что «власть А над В уравновешивается властью В над А» <11>. Модель, в которой ни одна из сторон не доминирует, а их властные потенциалы и степени зависимости равны, является сбалансированной <12>. Баланс сил в теории международных отношений означает равную степень уязвимости сторон. Уровень восприимчивости определяется тем, как «быстро изменения в поведении одного субъекта влияют на ситуацию другого» <13>. Уязвимость производна «от наличия альтернативных стратегий у каждого участника и связанных с ними издержек» <14>.

<9> Moe T.M. The New Economics of Organization // American Journal of Political Science. 1984. Vol. 28. N 4. P. 756.
<10> Там же.
<11> Emerson R. Power-Dependence Relations // American Sociological Review. 1962. 27 (1). P. 33.
<12> Там же. С. 34.
<13> Цит. по: Олейник А. Рынок как механизм воспроизводства власти // Proet Contra. 2008. N 2 — 3. С. 88.
<14> Keohane R.O., Nye J.S. Power and Interdependence. Longman, 2001. P. 11.

При несбалансированных отношениях имеет место власть как доминирование А над В <15>. Принципал стремится максимизировать свои выгоды и способен этого достичь. Такая способность имеет две составляющие: 1) структурную (А обладает преимуществами во взаимоотношениях с В) и стратегическую (А использует эти преимущества наиболее эффективным образом и способствует их дальнейшему укреплению) <16>.

<15> Emerson R. Power-Dependence Relations // American Sociological Review. 1962. 27 (1). P. 34.
<16> Цит. по: Олейник А. Указ. соч.

Возможности доминирования принципала зависят от степени заинтересованности в этом агента. У него может появиться мотив привести ситуацию в равновесие либо через «уменьшение своей зависимости от принципала, либо путем усиления зависимости принципала от агента» <17>. Логика взаимодействия в модели «принципал — агент» приводит к ключевой проблеме контрактной парадигмы: «иерархический контроль в условиях информационной асимметрии и конфликта интересов» <18>.

<17> Emerson R. Ibid. P. 34.
<18> Moe T.M. Ibid. P. 757.

Если риски слишком велики, принципал лишает агента наделенных полномочий, тем самым устраняя свою зависимость от него. Полномочия принципал либо возлагает на себя, либо разделяет их с третьим субъектом. Третий субъект, как отмечает Р. Эмерсон, может позволить агенту вернуться к состоянию баланса, когда «потенциал двух слабых факторов уравновешивает потенциал одного сильного» <19>. Третий субъект обеспечивает преимущества А в его отношениях с В. Он также создает предпосылки своего доминирования над А.

<19> Emerson R. Ibid. P. 35.

Модель principal-agent в случае отношений между государством и бизнесом выглядит так. Государство заключает договор с крупными собственниками, главная задача которого состоит в решении проблем экономического развития. Государство осознает опасность нарушения договоренностей со стороны группы. Она способна нанести прямой ущерб государству (например, вмешательство в политику), или игнорировать свои обязанности (например, уклоняться от уплаты налогов). Для минимизации возможных рисков государство обращается к третьему агенту, который изначально находится в большей зависимости, чем действующий агент.

Проблема с третьим субъектом состоит в том, что государство способно создать третий субъект путем субсидирования некой привилегированной группы. А монопольное право государства на легитимное насилие сужает круг возможных партнеров агента. Третий субъект в свою очередь усложняет жизнь не только агента, но и принципала. Он не создает предпосылок своего доминирования над принципалом, ибо находится в жесткой зависимости от него. Но зависимость принципала от субъекта в отсутствие альтернативных партнеров может привести к такой эксплуатации субъектом своих конкурентных преимуществ, которые могут угрожать устойчивости системы. Создавая субъект для противодействия агенту, принципал возлагает на себя ответственность за любые действия субсидируемой группы.

В статье под принципалом понимается не само государство, а игроки, принимающие политические решения в силу принадлежности к высшим иерархам власти. Принципалом по отношению к бизнесу является не просто группа или индивид, действующие в рамках политического института, но фактор, который от имени государства принимает решения об объеме полномочий агента и его месте в системе распределения власти и зависимости.

Под агентом понимается крупный частный собственник, который соглашается выполнять определенные полномочия как в пользу государства, так и в пользу правящей группировки. Агентом он может называться лишь тогда, когда принимает правила игры ввиду их соответствия его интересам, а имеющиеся ресурсы достаточны для выполнения взятых обязательств. В противном случае имеет место принуждение, а центральный элемент агентских отношений — целесообразность взаимодействия с принципалом — утрачивает свою значимость.

Контракт между государством и бизнесом: закрепление кризисного потенциала и его последствия

Институционализация отношений между новой правящей элитой и олигархами стала возможна благодаря взаимозависимости обеих сторон. Реформирование экономики и решение социальных проблем требовало согласования интересов с корпоративным капиталом. Отлучение бизнеса от прямого влияния на власть было необходимым условием консолидации правящей элиты. Бизнес, в свою очередь, нуждался в государственной поддержке в ходе экспансии на внутреннем и мировом рынках. Модель отношений государства и бизнеса, которую А.Ю. Зудин назвал «олигархической координацией», начала играть против олигархов <20>. Разрешение конфликта в среде олигархов фактически было поручено новому руководству: оно субсидировало одних игроков, а других исключало из игры.

<20> Зудин А.Ю. «Олигархи» как политическая проблема российского посткоммунизма // Общественные науки и современность. 1999. N 1.

В 2000 г. правящая группировка во главе с президентом и олигархи договорились о балансе: государство восстанавливает монополию на власть, а бизнес несет ответственность за экономическое развитие страны. Нарушение договора и переход от баланса сил к доминированию изначально было связано с серьезными противоречиями, или кризисным потенциалом. Как был закреплен и как проявился кризисный потенциал?

Во-первых, в неоднозначности фигуры принципала. Решения принимал не только президент, но и администрация, правительство. Для того чтобы вертикаль власти фактически начала работать в интересах одного лица, требовалось время, а до этого момента президент вынужден учитывать интересы различных сторон <21>. Но рано или поздно доминирующий фактор попытается привести в соответствие формальный статус и реальные полномочия.

<21> Лишь к началу 2004 г. Путин смог избавиться от команды Ельцина, представители которой во время первого срока занимали ряд позиций в его администрации, заменив их своими людьми. Например, А. Волошин был снят с должности в марте 2003 г., его место занял Д. Медведев.

Во-вторых, некоторые условия контракта в принципе были невыполнимы. Например, права собственности: государство их не гарантировало, создавая благоприятные условия для корпораций, а бизнес не собирался их соблюдать. Очередной этап перераспределения собственности в 1999 — 2003 гг. прошел под знаком «заказных банкротств» <22>. Бизнес предпочел достижение краткосрочных интересов (наращивание капиталов) долгосрочным (определение правового поля). Одна из причин заключается в том, что стадия институционализации в политике совпала со стадией игры в экономике: институты неокорпоратизма создавались в 2000 — 2002 гг. <23>, а передел собственности последовал за кризисом 1998 г.

<22> Волков В.В. Дело Standart Oil и дело ЮКОСа // Pro et Contra. 2005. N 5.
<23> Зудин А.Ю. Неокорпоративизм в России? (Бизнес и власть при В. Путине) // Pro et Contra. 2001. Т. 6. N 4.

В-третьих, система представительства бизнеса во власти оказалась несбалансированной. Представительство интересов крупного бизнеса было возложено на Бюро РСПП и Совет по предпринимательству. Сюда вошли только избранные собственники, предпочитавшие решать вопросы в индивидуальном порядке <24>. Таким образом, проблема коллективного действия бизнеса осталась неразрешенной.

<24> Там же. С. 215 — 217.

В-четвертых, в группе интересов наметился лидер, который рано или поздно предпочтет использовать преимущества. Дело ЮКОСа с точки зрения используемой нами модели выглядит вполне логичным. ЮКОС выбрал стратегию на выход из-под власти принципала, используя эффект масштаба (в результате соглашения с «Сибнефтью» появилась бы крупнейшая частная нефтяная компания) и подключение третьего субъекта — транснациональной корпорации (предполагалась продажа акций одному из мировых нефтяных концернов). Снижение зависимости означало бы усиление власти агента над принципалом: через контроль за стратегически важными ресурсами. Учитывая сверхприбыльность нефтяного бизнеса, контроль частной корпорации за доступом к месторождениям препятствует перераспределению части ресурсной ренты в пользу государства. Реализация плана Ходорковского ставила под угрозу «возможность проводить энергетическую политику в интересах государства» <25>.

<25> Милов В., Селивахин И. Проблемы энергетической политики // Рабочие материалы. 2005. N 4. Московский центр Карнеги. С. 20.

С точки зрения соотношения структурных и стратегических элементов власти ситуация выглядела парадоксальной. ЮКОС пытался использовать структурные преимущества (лидерство на рынке сырья) для получения стратегических преимуществ (укрепление позиций в экономике и политическая активность). Для государства же подавление опасного игрока стало первым шагом на пути к созданию структурного преимущества на рынках власти и собственности.

Бизнес и развитие экономики: от полноправного участника к исполнителю принятых решений

Выше упоминалось, что принципал в первый президентский срок был представлен коллективно. Ключевым звеном в отношениях с бизнесом как с агентом с определенными полномочиями было правительство под руководством М. Касьянова. Отношения в триаде «президент — правительство — бизнес» поначалу устраивали всех. Но появление неожиданных политических рисков стало удобным поводом для первой стороны сконцентрировать полномочия в своих руках.

Власть бизнеса, т.е. способность влиять на процесс принятия решений, была структурно оформлена в начале 2000-х гг. Вместо прямого вмешательства в политику, имевшего место в 1990-е гг., бизнес обозначил значительное присутствие в институтах власти. Представители корпораций занимают все больше мест в парламенте, законодательных собраниях регионов и губернаторском корпусе. Как отмечает Я.Ш. Паппэ, «ни в одном правительстве в 1990-е гг. не было такой концентрации бизнесменов, какая наблюдалась в кабинете М. Касьянова» <26>.

<26> Паппэ Я.Ш. Государство и крупный бизнес: что осталось старого в их отношениях (2000 — начало 2001); Кто и куда стремится вести Россию / Под ред. Т.И. Заславской. М., 2001. С. 209.

Институционализация отношений проявилась в ходе проведения либеральных экономических реформ правительством М. Касьянова. А. Зудин назвал этот формат «режимом консультаций». В режиме консультаций правительство и предприниматели в рамках Совета по предпринимательству и рабочих групп РСПП принимали решения как по целым направлениям реформ (налоговая, банковская, регулирование валютного законодательства), так и по частным вопросам (вступление России в ВТО, реформа РАО ЕЭС) <27>. Несмотря на экономическую целесообразность, в период второго срока президентства Путина реформы были фактически остановлены по следующим соображениям.

<27> Зудин А.Ю. Взаимоотношения крупного бизнеса и власти при В. Путине и их влияние на ситуацию в российских регионах // Региональная элита в современной России / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2005. С. 41.

Во-первых, реформы означают усиление автономного игрока. Он, в свою очередь, предпочтет сменить лидера, если тот не учитывает его интересы и нацелен на концентрацию власти. Во-вторых, агент, выбранный принципалом для несения полномочий, при поддержке третьего субъекта может составить ему конкуренцию. Парламентские выборы 2003 г. продемонстрировали, если не желание бизнеса и его неформального лидера составить конкуренцию власти, но возможность такого сценария. Главным финансистом ведущих политических партий на выборах 2003 г. стала компания ЮКОС. Накануне президентских выборов столь широкие возможности корпорации, стремившейся к игре по своим правилам, создавали серьезную угрозу переизбранию лидера <28>. Фигура М. Касьянова сыграла не последнюю роль. Здесь важны не столько лидерские амбиции премьера, сколько возможность создания коалиции между игроками со сходными идеологическими позициями и достаточными ресурсами (финансовыми и административными) для реализации планов.

<28> Подробнее о политике корпораций во время выборов 2003 г. см.: Зудин А.Ю. 2005. Взаимоотношения крупного бизнеса и власти при Путине и их влияние на ситуацию в российских регионах // Региональная элита в современной России / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия». С. 37 — 64.

В начале 2000-х гг. бизнес выполнял экспертные функции, а его интересы учитывались при проведении реформ. Люди из мира корпораций в правительстве М. Касьянова могут расцениваться не столько как агенты лоббирования, сколько как профессионалы, необходимые для эффективного управления экономикой. Правительство М. Фрадкова полностью состояло из представителей бюрократии, подобранных по принципу лояльности президенту, а не по профессиональным качествам. Центральным элементом экономической программы правительства М. Фрадкова стала идея частно-государственного партнерства. Под ним, по мнению экспертов, власть подразумевала финансирование конкретных проектов, выбранных без учета интересов бизнеса: национальные проекты, крупные малопривлекательные инфраструктурные проекты, например связанные с подготовкой Олимпиады в Сочи <29>.

<29> Гурвич В. Государство и бизнес: кто кого? // Политический журнал. 2004. N 28. С. 24 — 25.

Национальные проекты превратились в практику «разветвленной системы оброков». Власти регионов обращаются к бизнесу с предложениями по финансированию самых различных программ и мероприятий. Затраты на эти цели оцениваются в 4 млрд. долл. <30>. Очевидная необходимость государства в привлечении частных инвестиций слабо подкрепляется системой мотивации, которую в идеале создает принципал в своих же интересах. Российское государство выбрало другие методы. Например, предоставление налоговых льгот компаниям нефтегазового сектора <31>.

<30> Там же. С. 25.
<31> Так, в 2006 г. вступил в силу Закон о дифференциации налога на добычу полезных ископаемых (НДПИ) на нефть. При реализации Закона ТНК-ВР могло ежегодно экономить на налогах полмиллиарда долларов, а в 2007 г. налоговые льготы, по оценкам экспертов, могли принести «Татнефти» дополнительно 214 млн. долл.

Агент с определенными полномочиями несет ответственность за их выполнение. Обратной стороной ответственности является добровольное согласие агента на несение полномочий и достаточно сильные мотивы как минимум не игнорировать взятые на себя обязательства. Обязательства требуют институционального закрепления, в отсутствие таковых принципал не может быть уверен в поведении агента. Государство в отношении бизнеса может, конечно, использовать силовые методы контроля и принуждения. Но у бизнеса всегда есть возможность их преодолеть, скажем, путем коррупционных схем или вывоза капитала. Принуждение для самого государства связано со значительными издержками, например, снижением инвестиционной привлекательности бизнеса и, как следствие, низкими темпами роста. Подключение третьего агента видится в данном случае единственным способом разрешения проблемы.

Государственная компания как инструмент экономического развития страны

Неустойчивость системы согласования интересов с частным бизнесом, а также необходимость установления гарантированного контроля за стратегически важными ресурсами поставили принципала (правящую группировку во главе с президентом) перед необходимостью пересмотра системы отношений с экономическими агентами. Дабы обезопасить себя от возможных рисков зависимости от агентов (частных собственников), принципал решил прибегнуть к помощи третьего субъекта. Именно ему передавались значительные полномочия. В таком качестве выступили государственные корпорации, главным образом ресурсного сектора.

Политическая лояльность важнее экономической эффективности. Как мы видели, сильный частный собственник в принципе несет угрозу для власти принципала. В целях минимизации рисков принципал решает сократить долю частного сектора в экономике. В таком случае принципалу вовсе не нужно будет с кем-либо согласовывать свои интересы. По оценкам экспертов, в 2004 г. частные собственники владели 50% капитала публичных компаний, государству принадлежало 24%. По данным на 2007 г. государство контролирует 40% акций таких компаний <32>.

<32> Русский бизнес: от рождения до наших дней (научный семинар Е. Ясина. 12 декабря 2008 г., фонд «Либеральная миссия»). URL: http://www.liberal.ru/articles/1464.

Деятельность «Газпрома» и «Роснефти» на международной арене и в энергетической политике страны широко обсуждается. Но мы оставим эти вопросы в стороне. Важен следующий ключевой момент. Решение принципала оказать эксклюзивную поддержку третьему субъекту (после безуспешных попыток создать стабильную систему отношений с частным бизнесом) негативно сказывается на интересах государства и угрожает его устойчивому развитию.

Государственные компании стали одним из инструментов борьбы государства за собственность. Пример «Газпрома» показывает, как третий субъект способен достигать собственных интересов, которые, по сути, противоречат интересам принципала, но при этом не выходят из-под его юрисдикции. Концерн, несмотря на политическую значимость, — это прежде всего экономический агент, нацеленный на максимизацию прибыли. Эффект масштаба служит для неэффективного собственника (коим является «Газпром») единственным козырем в конкуренции на мировых рынках слияний и поглощений. Действуя агрессивно, он приобретает много непрофильных и убыточных активов. Концерн несет убытки, которые перекладываются на государство. Но принципал вынужден создавать агенту конкурентные преимущества в обмен на несение политических функций.

В итоге на непосредственную деятельность (добычу газа) возможностей оказывается недостаточно. Освоение новых месторождений (Ямал, Восточная Сибирь и Дальний Восток) задерживается не только по причине их высокой капиталоемкости, но в связи с технологической сложностью и экологическими рисками <33>. Обеспечение растущих потребностей в энергетических ресурсах, а также экспансия на мировых энергетических рынках ограничивает возможности «Газпрома» по освоению новых месторождений.

<33> Паппэ Я.Ш., Митрова Т.А. «Газпром»: от «большой трубы» к большому бизнесу // Pro et Contra. 2006. Т. 10. N 2 — 3. С. 73.

Но воспроизводство ресурсной базы жизненно необходимо. Если агент по объективным причинам не способен взять эту ответственность на себя, это вынужден делать принципал. Государство в ближайшие годы планирует выделить десятки миллиардов долларов на ряд новых крупных проектов в энергетической сфере (например, нефтепроводы и газопроводы) <34>.

<34> Милов В. Может ли Россия стать нефтяным раем? // Pro et Contra. 2006. Т. 10. N 2 — 3. С. 8.

Конкурентные преимущества используются корпорациями при переделе собственности. В этой борьбе в 2006 — 2007 гг. самым эффективным средством оказалось использование силового ресурса за счет привлечения Федеральной налоговой службы. Она выдвигала обвинения в неуплате налогов как минимум сорока крупным компаниям <35>. Из десяти крупнейших налоговых исков государство проиграло только один. По итогам шести из десяти крупнейших налоговых расследований коммерческую выгоду извлекло государство как крупнейший акционер «Роснефти» и «Газпрома» <36>.

<35> Русский бизнес: от рождения до наших дней (научный семинар Е. Ясина. 12 декабря 2008 г., фонд «Либеральная миссия»). URL: http://www.liberal.ru/articles/1464.
<36> Там же.

Но выгоды эти носят краткосрочный характер, тогда как издержки велики. Государственные компании, как было указано, ограничены в своих инвестиционных возможностях. В начале 2000-х гг. частные инвесторы были способны, а главное изъявляли желание инвестировать в экономику огромные средства и развивать инфраструктуру. В 2003 — 2004 гг. был заморожен проект строительства нефтепровода «Западная Сибирь — Мурманск», который мог бы стимулировать поддержание темпов нефтедобычи в 2005 — 2010 гг. Предполагалось, что четыре крупнейшие нефтяные компании («Сибнефть», «Лукойл», ТНК и «ЮКОС») построят его за свой счет. В 2005 г. правительство поручило разработку проекта компании «Транснефть», которая впоследствии отказалась от его реализации. В результате «стратегия развития нефтепроводной инфраструктуры провалилась» <37>.

<37> Милов В., Селивахин И. Проблемы энергетической политики // Рабочие материалы. 2005. N 4. Московский центр Карнеги. С. 17.

Если поначалу государство замораживало инвестиционные проекты, то теперь бизнес практически не проявляет инициативы в этом направлении. Поэтому правительство вынуждает его под тем или иным предлогом вкладывать деньги в проекты. Но принуждение крайне неэффективно в инвестиционной политике. К тому же частный бизнес имеет много возможностей по извлечению выгод даже в формате принудительного партнерства. Если у агента нет достаточных стимулов, он может попросту игнорировать импульсы со стороны государства либо вести с ним торг о цене вопроса. В условиях доминирования со стороны государства бизнес стремится к некоему удовлетворительному для себя результату (получая фиксированную выгоду, размеры которой определяются заранее). Например, налоговые льготы служат разменной монетой в переговорах правительства и конкретной корпорации об инвестициях, будь то образование, наука, подготовка Олимпиады в Сочи.

Принципал и агент: тенденции конца 2000-х гг.

Обращаясь к помощи третьего субъекта, государство пыталось решить ключевую проблему агентских отношений: контроль над группой, действия которой могут угрожать благополучию принципала. Корпоративный капитал по-прежнему занимает привилегированное положение. Но возможности его влияния на процесс принятия решений значительно сократились, за исключением корпораций нефтегазового сектора.

Объемы ресурсов увеличивают их власть над принципалом, использование которой, конечно, не будет угрожать политическим и стратегическим интересам правящей группировки. Просто потому, что эти интересы совпадают. Интерес заключается в обеспечении конкурентоспособности России на мировых рынках энергетических ресурсов. Государство теперь несет слишком большую ответственность перед потребителями и поставщиками ресурсов. И эту ответственность уже нельзя переложить на другого агента. Крупные собственники пользуются эксклюзивной поддержкой со стороны государства благодаря ограниченности выбора последнего среди потенциальных агентов. Лишение игроков привилегий теперь означало бы прямой удар государства как крупнейшего собственника по основам той вертикали власти, которая так долго создавалась.

Конфликт интересов не возникает до тех пор, пока не изменяются предпочтения одной из сторон под влиянием внешней среды. В этом случае принципал может начать субсидировать другую группу. Но только в том случае, если он может игнорировать интересы прежнего субъекта. Если же зависимость настолько велика, что ее преодоление грозит слишком высокими рисками, альтернативного субъекта нет, а стороны несут обязательства не только друг перед другом, но и перед третьей стороной, то принципал вынужден поддерживать систему зависимости, даже если она перестает быть выгодной.

Список использованной литературы

1. Волков В.В. Дело Standard Oil и дело ЮКОСа // Pro et Contra. 2005. N 5.
2. Гурвич В. Государство и бизнес: кто кого? // Политический журнал. 2004. N 28.
3. Зудин А.Ю. «Олигархи» как политическая проблема российского посткоммунизма // Общественные науки и современность. 1999. N 1.
4. Зудин А.Ю. Неокорпоративизм в России? (Бизнес и власть при В. Путине) // Pro et Contra. 2001. Т. 6. N 4.
5. Зудин А.Ю. Взаимоотношения крупного бизнеса и власти при В. Путине и их влияние на ситуацию в российских регионах // Региональная элита в современной России / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2005.
6. Зудин А.Ю. Государство и бизнес в России: эволюция модели взаимоотношений // Неприкосновенный запас. 2006. N 6.
7. Крыштановская О.В. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2004.
8. Милов В. Может ли Россия стать нефтяным раем? // Pro et Contra. 2006. Т. 10. N 2 — 3.
9. Милов В., Селивахин И. Проблемы энергетической политики // Рабочие материалы. 2005. N 4. Московский центр Карнеги.
10. Олейник А. Рынок как механизм воспроизводства власти // Pro et Contra. 2008. N 2 — 3.
11. Паппэ Я.Ш. Олигархи. Экономическая хроника 1992 — 2000. М.: ГУ-ВШЭ, 2000.
12. Паппэ Я.Ш. Государство и крупный бизнес: что осталось старого в их отношениях (2000 — начало 2001). Кто и куда стремится вести Россию? / Под ред. Т.И. Заславской. М., 2001.
13. Паппэ Я.Ш. Отношения федеральной экономической элиты и власти в России в 2000 — 2004 годах: торможение в центре и новые стратегии на местах // Региональная элита в современной России / Под ред. Я. Фрухтманна. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2005.
14. Паппэ Я.Ш., Митрова Т.А. «Газпром»: от «большой трубы» к большому бизнесу // Pro et Contra. 2006. Т. 10. N 2 — 3.
15. Разуваев В. Крупный бизнес вне сферы видимости // Pro et Contra. 1999. Т. 4. N 1.
16. Романова Л. Революция управляющих // Smart Money. 2006. N 34.
17. Русский бизнес: от рождения до наших дней (научный семинар Е. Ясина. 12 декабря 2008 г., фонд «Либеральная миссия»). URL: http://www.liberal.ru/articles/1464.
18. Туровский Р. Итоги и уроки губернаторских выборов. URL: http:// www.electoralgeography.com/ docs/ turovsky/ gub2000-2002.doc.
19. Emerson R. Power-Dependence Relations. American Sociological Review. 1962. 27 (1).
20. Hellman S., Geraint J., Kaufmann D. 2000. Seize the State, Seize the Day: An Empirical Analysis of State Capture and Corruption in Transition Economies. Research Working Paper 2444. World Bank, Washington, DC.
21. Keohane R.O., Nye J.S. 2001. Power and Interdependence. Longman.
22. Moe T.M. The New Economics of Organization // American Journal of Political Science, 1984. Vol. 28. N 4.
23. Yakovlev E., Zhuravskaya E. State Capture and Controlling Owners of Firms.
24. CEFIR/NES. 2004. Working paper N 44. URL: http:// www.cefir.ru/ index.php?l= rus&id= 35&yf=2004
25. Yakovlev E., Zhuravskaya E. State Capture in a Federation. CEFIR/NES.
26. Working Paper. 2006. N 93. URL: http:// www.cefir.ru/ index.php?l= rus&id= 35&yf= 2006.