Компания дюпон скандал с тефлоном чем закончился

Роб Билот работал корпоративным адвокатом восемь лет. Затем он взялся за судебный иск, связанный с окружающей средой, перевернувший всю его карьеру – и вскрыл бесстыдную историю химического загрязнения, длившуюся десятилетиями.

Всего лишь за несколько месяцев до того, как стать партнёром в юридической фирме Taft Stettinius & Hollister, Роб Билот ответил на телефонный звонок от фермера, занимавшегося разведением скота. Фермер Уилбур Тенант [Wilbur Tennant] из Паркерсбурга в Западной Виргинии рассказал, что его коровы дохнут. Он решил, что виной тому компания-химический гигант DuPont, до недавнего времени хозяйничавшая на участке в Паркесбурге, превышающем Пентагон по площади в 35 раз. Тенант пытался заручиться помощью местных властей, но у DuPont весь город был в кармане. Его просьбы с презрением отвергли не только юристы Паркерсбурга, но и его политики, журналисты, доктора и ветеринары. Раздосадованный фермер говорил с сильным акцентом, выдававшим в нём жителя региона Апалачиа. Билот пытался понять, что говорит фермер. Он, возможно, бросил бы трубку, не упомяни фермер имени бабушки Билота, Альмы Холланд Уайт.

Уайт жила в Вене, северном предместье Паркерсбурга, и ребёнком Билот часто ездил к ней в гости летом. В 1973 она водила его на животноводческую ферму к соседям Тенанта, Грэхэмам, с которыми она была дружна. Билот провёл все выходные, катаясь на лошадях, доя коров и смотря по телевизору, как знаменитый конь Секретариат выиграл гонки Тройной короны. Ему было семь лет, и эта поездка на ферму Грэхемов была одним из самых счастливых воспоминаний его детства.

Когда Грэхемы в 1998 году узнали, что Уилбур Тенант ищет юридическую помощь, они вспомнили Билота, внука Уайт, выросшего и ставшего юристом, специализирующемся на защите окружающей среды. Но им было невдомёк, что Билот относился к другой разновидности юристов. Он представлял не частных лиц или истцов, а вместе с 200 других юристов в фирме Taft, основанной в 1885 году и исторически связанной с семьёй 27-го президента США Уильяма Говарда Тафта, работал на крупных корпоративных клиентов. Он специализировался на защите химических компаний. Несколько раз Билот даже работал вместе с юристами из DuPont. Тем не менее, в качестве услуги для своей бабушки, он согласился встретиться с фермером. «Мне казалось, что это правильно,- говорит он сегодня. – Я чувствовал связь с этими людьми».

Но на первой встрече эта связь не прослеживалась. Спустя неделю после телефонного разговора Тенант приехал из Паркерсбурга со своей женой в штаб-квартиру Taft в пригороде Цинциннати. Они притащили коробки с видеоплёнками, фотографиями и документами в стеклянную приёмную компании на 18-м этаже и уселись на модные кушетки под написанным маслом портретом одного из основателей Taft. Тенант – дородный, ростом почти 180 см, в джинсах, клетчатой фланелевой рубашке и бейсболке – не напоминал типичного клиента Taft. «Скажем так, он появился в нашем офисе, не похожий на вице-президента банка», говорит Томас Терп, партнёр фирмы, бывший супервайзером Билота.

Терп присутствовал на встрече с Билотом. Уилбур Тенант объяснил, что он с четырьмя родственниками заправлял животноводческой фермой с тех пор, когда их бросил отец. Тогда у них было семь коров. С течением времени они постоянно увеличивали землю и поголовье, и в результате более 200 коров паслись на 600 акрах холмистой местности. И ферма была бы ещё больше, если бы в начале 80-х его брат Джим с женой Деллой не продали 66 акров компании DuPont. Компании нужна была земля для устройства свалки для своей фабрики, расположенной рядом с Паркерсбургом под названием Вашингтон Воркс [Washington Works], где работал Джим. Джим и Делла не хотели продавать землю, но у Джима уже давно было слабое здоровье из-за загадочной болезни, которую не могли диагностировать доктора, и им нужны были деньги.

DuPont переименовал участок в Dry Run Landfill в честь протекавшего по нему ручья Драй ран. Русло этого же ручья следовало на пастбище, где Тенанты пасли своих коров. Вскоре после продажи, как сообщил Уилбур Билоту, скот начал вести себя странно. Тенанты всегда относились к своему скоту как к домашним любимцам. При виде одного из Тенантов коровы подбегали к нему, обнюхивали и свободно позволяли подоить себя. Но теперь всё поменялось, и скот начал атаковать фермеров.

Уилбур поставил кассету в видеомагнитофон. Запись, сделанная на портативную камеру, была зернистой и прерывалось статикой. Картинка прыгала и повторялась. Звук ускорялся и замедлялся. Качество записи было, как у фильма ужасов. Сначала на видео показывали ручей. Он вытекает из окружающего леса, вокруг него пепельно-белые деревья сбрасывают листву. Затем камера показала неглубокое русло ручья и остановилась на месте, напоминавшем сугроб на излучине. При наезде камеры на это место стало видно горку из пены, похожей на мыльную.

«Я с этой отмели утащил двух дохлых оленей и двух дохлых коров,- говорит Тенант в записи на камеру. – У них пастью и носом шла кровь. Они пытаются замять это дело. Но у них ничего не выйдет, я вытащу их на свет, чтобы все видели».

На видео показана большая труба, выходящая в ручей, из которой течёт зелёная пузырящаяся жидкость. «Вот, что они хотят, чтобы принадлежащие человеку коровы пили, находясь на его собственной земле,- говорит Уилбур. – Пора уже вышвырнуть начальников всяких государственных служб с их мест».

В какой-то момент на видео появляется тощая рыжая корова, стоящая на сене. У неё местами выпала шерсть, а спина горбится – Уилбур считает, что всё дело в проблемах с почками. За очередной статикой на видео следует изображение мёртвого чёрного телёнка с ярко-синими глазами, лежащего в снегу. «Я на этой ферме лишился уже 153 голов скота,- говорит Уилбур чуть позже на видео. – Ни один ветеринар Паркерсбурга, из тех, что я звонил, не перезванивает мне и не хочет связываться со мной. Поскольку они не хотят этим заниматься, придётся мне вести вскрытие самому. Начну с головы».

Затем на видео появляется вскрытая голова телёнка. Крупно показаны почерневшие зубы («Говорят, что это из-за высокой концентрации фтора в питьевой воде»), его печень, сердце, желудки, почки и желчный пузырь. Все органы разрезаны, и Уилбур демонстрирует их неестественные цвета – тёмные, зеленоватые – и текстуру. «Мне совсем не нравится, как они выглядят. Я такого раньше никогда не видел».

Билот смотрел видео и фотографии несколько часов. Он видел коров с тощими хвостами, неправильно выросшими рогами, огромного размера поражениями тканей на боках, красными глазами. Коров, страдающих от постоянной диареи, со слизистыми белыми слюнями с консистенцией зубной пасты, с кривыми ногами. Тенант всегда делал наезд камеры на глаза. «Эта корова очень долго страдала»,- говорил он, в то время как на экране было видно её глаза.

«Это ужасно,- сказал себе Билот. – Там происходит нечто ужасное».

Он сразу решил взяться за дело Тенанта. Он повторяет, что это было «правильным». Билот, возможно, и выглядел, как корпоративный юрист – с тихой речью, худощавый, консервативно одетый – но эта работа далась ему непросто. У него не было типичного для работника Taft резюме. Он не учился в колледже из «Лиги плюща». Его отец был подполковником ВВС, и Билот большую часть детства провёл, перемещаясь между разными базами ВВС – штат Нью-Йорк, Калифорния, Западная Германия. Он сменил восемь школ перед тем, как закончить Фэйрборн Хай, неподалёку от базы ВВС в Огайо. В школе он получил приглашение из небольшого гуманитарного колледжа в Сарасоте, называвшегося «Новый Флоридский колледж», выставлявшего зачёты вместо оценок и позволявшего ученикам самостоятельно составлять план обучения. Многие из его друзей там были идеалистами и прогрессивно мыслящими – что не укладывалось в рейгановскую политику в США. Он беседовал с профессорами один на один, и начал ценить критическое мышление. «Я научился подвергать сомнению всё прочитанное,- говорит он. – Ничему не верить. Не обращать внимания на чужое мнение. Мне нравилась эта философия». Билот изучал политику и написал диссертацию на тему взлёта и падения Дэйтона. Он надеялся получить работу в городской администрации.

Но его отец в зрелом возрасте поступил на юридический, и поощрял Билота сделать то же самое. Он удивил своих учителей, выбрав посещения юридической школы Огайо, и его любимым курсом там стал курс по экологическим законам. «Казалось, что эта тема поможет повлиять на реальный мир,- говорит он. – Это было нечто, что поможет вам изменить мир». После выпуска, когда Taft сделала ему предложение, его наставники и друзья были ошеломлены. Они не понимали, как он может пойти работать корпоративным юристом. Но Билот не думал об этом с такой точки зрения и не оценивал этику подобного поступка. «В семье мне все говорили, что больше всего возможностей можно реализовать в большой фирме. Я не знал никого, кто когда-нибудь работал бы в такой фирме, и никого, кто мог бы мне рассказать об этой работе. Я просто пытался работать наилучшим образом. Я просто не понимал, что под этим подразумевалось».

В компании он попросился в команду по работе с окружающей средой Томаса Терпа. За десять лет до того Конгресс принял закон о «Суперфонде». Из фонда финансировались срочные очистки мест, где произошёл выброс вредных веществ. Суперфонд был выгодным для таких фирм, как Taft, он создавал отдельную область деятельности внутри законов об окружающей среде, где требовалось хорошее понимание последних законопроектов для проведения переговоров между муниципальными службами и различными частными интересами. Команда Терпа в Taft лидировала на этом поприще.

Как помощника, Билота просили определять, какие компании ответственны за выбросы каких токсинов и вредных отходов, в каких количествах и на каких участках. Он принимал заявления у работников фабрик, изучал общедоступные записи, сортировал исторические данные. Он стал экспертом по платформе Агентства по защите окружающей среды, закону по безопасности питьевой воды, закону о чистом воздухе, закону о контроле над токсическими веществами. Он в совершенстве овладел химией загрязняющих веществ, при том, что в школе по химии не успевал. «Я изучил работу компаний, законов, принципы защиты», говорит он. Он стал квалифицированным и хорошо осведомлённым юристом.

Дорога на одну из ферм Тенантов

Билот гордился своей работой. Её основной частью, по его мнению, была помощь клиентам в соответствии новым регламентам. Многие его клиенты, включая компании Thiokol и Bee Chemical, избавлялись от токсичных отходов задолго до того, как в этой области были приняты жёсткие регламенты. Он много работал и познакомился с несколькими людьми из Цинциннати. Один из его коллег, увидев, что у него не остаётся времени на социализацию, представил его подруге своего детства, Саре Барладж. Она тоже работала юристом в другой фирме из Цинциннати, выступала защитником корпораций в делах по требованиям компенсаций в пользу их работников. Билот принял предложение пообедать вместе. Сара говорит, что не помнит, чтобы он что-либо говорил. «Моё первое впечатление сложилось о нём, как о непохожем на других ребят,- говорит она. – Я сама разговорчивая, он много молчит. Мы дополняем друг друга».

Они поженились в 1996-м. Первый из трёх сыновей родился через два года. Билот достаточно уверенно чувствовал себя на работе, чтобы Сара могла уволиться и посвятить всё своё время заботе о детях. Терп вспоминает его, как «выдающегося юриста: очень умного, энергичного, цепкого, и чрезвычайно досконального». Он был идеалом юриста Taft. А затем появился Уилбур Тенант.

Дело Тенантов поставило Taft в необычное положение. Фирма представляла интересы химических корпораций, а не судилась с ними. Перспектива сразиться с DuPont «заставила нас призадуматься», признал Терп. «Но решиться на это было не так уж трудно. Я верю, что наша работа на стороне частных лиц улучшает нас как юристов».

Билот обратился за помощью в деле к юристу из Западной Виргинии по имени Ларри Винтер. Много лет Винтер был партнёром в фирме Spilman, Thomas & Battle – одной из тех, что представляли интересы DuPont в Западной Виргинии – а затем он уволился и завёл собственную практику в области травматизма. Он поразился, что Билот собирался подавать в суд на DuPont, работая в Taft.

«То, что он брал дело Тенанта,- говорит Винтер,- учитывая то, чем занимались в Taft, казалось чем-то невообразимым».

Сам Билот неохотно обсуждает мотивы, побудившие его взяться за дело. Ближе всего он подошёл к этому вопросу, когда его спросили, не было ли у него опасений по поводу того, какими путями развивалась его карьера, учитывая, что начальным его побуждением было «изменить мир». «Была причина, по которой я заинтересовался делом Тенантов,- ответил он немного погодя. – Это была отличная возможность использовать мой опыт для помощи реально нуждавшимся людям».

Билот подал в суд на DuPont летом 1999 года в южном регионе Западной Виргинии. В ответ собственный юрист компании, Бернард Рейли, сообщил, что DuPont и Агентство по охране окружающей среды США (E.P.A.) закажут исследование данной местности, проводимое тремя ветеринарными врачами, выбранными компанией, и тремя врачами, назначенными E.P.A. В отчёте было сказано, что исследование не нашло вины DuPont в проблемах со здоровьем у коров. Во всём обвинили плохой уход за коровами, плохое питание, плохую работу ветеринаров и отсутствие контроля за насекомыми. Иначе говоря, Тенантов обвинили в том, что они не умеют ухаживать за скотом. В смерти скота виноваты были они сами.

Тенантам это не прошло даром, и из-за их ссоры с градообразующим предприятием у них начались проблемы. Давние друзья отказывались с ними общаться, и выходили из ресторанов, куда входили Тенанты. «Мне запрещено с тобой разговаривать», говорили они, будучи вызванными на разговор. Четыре раза Тенантом приходилось менять церковь.

Уилбур почти ежедневно звонил в офис, но Билот мало чем мог его порадовать. Для Тенантов он занимался тем же, чем он занимался бы для любого корпоративного клиента – изучал разрешения, сделки с землёй, запрашивал у DuPont документацию по участкам – но не мог найти доказательств, объяснявших происходящее со скотом. «Мы начали отчаиваться,- говорит Билот. – Я не мог винить Тенантов за то, что они злились».

В преддверии суда Билот наткнулся на письмо, отправленное DuPont в E.P.A., где в связи со свалкой было упомянуто вещество с загадочным названием «PFOA». Столько лет проработав с химическими компаниями, Билот ни разу не встречал такой аббревиатуры. Её не было ни в одном списке веществ, подлежащих регулированию, и даже во внутренней библиотеке Taft. Эксперт по химии в ответ на его запрос вспомнил, что где-то видел статью про соединение с похожим названием, PFOS – мылоподобное вещество, используемое конгломератом 3M для изготовления водоотталкивающих составов Scotchgard.

Билот прошерстил свои файлы в поисках упоминаний PFOA, и узнал, что это было сокращение от перфтороктановой кислоты. Но по ней не было никаких данных. Он запросил соответствующие документы у DuPont, но та отказала в их выдаче. Осенью 2000-го Билот запросил у суда ордер на получение этих документов. Ордер выдали, несмотря на протесты компании. И в Taft начали прибывать десятки коробок с сотнями неорганизованных документов. Там была частная переписка, медицинские отчёты, конфиденциальные исследования, проводимые учёными компании. Всего было прислано 110 000 страниц, некоторые из которых были уже 50-летнего возраста. Следующие несколько месяцев Билот провёл на полу офиса, роясь в документах и раскладывая их хронологически. Он перестал отвечать на звонки, а его секретарь отвечала, что хотя он и в офисе, он не смог добраться до телефона вовремя, потому что был окружён коробками.

«У меня начала вырисовываться история,- говорит Билот. – Возможно, я первый человек, изучивший эти документы. Стало понятно, что происходит: они уже очень давно были в курсе того, что это вещество очень вредное».

Билот выразился очень мягко. Как сказал его коллега Эдисон Хилл, «сказать, что Роб Билот тогда мягко выразился, значит, выразиться слишком мягко». Перед глазами Билота, сидевшего на полу, скрестив ноги, начала вырисовываться потрясающая по охвату, уникальности и бесстыдству история. «Я был в шоке», говорит он. И это тоже было мягко сказано. Билот не мог поверить масштабам уличающих материалов, пришедших из DuPont. Казалось, что в компании даже не поняли, что они передали. «Это был тот случай, когда ты читаешь, и не веришь своим глазам,- говорил он. – И это реально было выражено письменно. Про такие вещи ты часто слышишь, но вряд ли ожидаешь увидеть в письменной форме».

История началась ещё в 1951 году, когда DuPont начала закупки PFOA (которую компания называет C8) у 3М, чтобы производить Teflon. 3M изобрели PFOA за четыре года до этого. Она использовалась для предотвращения комкования тефлона. И хотя PFOA не была признана правительством вредным веществом, 3M отправила DuPont рекомендации по её утилизации. Её нужно было сжигать, или отправлять на фабрики, занимающиеся утилизацией химических отходов. В самой компании DuPont инструкции предписывали не сливать её в проточную воду или канализацию. Но целые десятилетия DuPont сбрасывала сотни тысяч килограмм PFOA в порошке через трубы на фабрике в Паркерсбурге в воды реки Огайо. Компания сбросила 7100 тонн содержащих PFOA отходов в пруды-отстойники – открытые водоёмы на площадях Вашингтон Воркс. Оттуда вещества могли просачиваться прямо в землю. PFOA попадала в воду, откуда происходили заборы питьевой воды в Паркерсбурге, Вене, Литл Хокинге и Любеке – населённых пунктах, где в сумме проживало более 100 000 человек.

Из документов Билот узнал, что 3M и DuPont проводили секретные медицинские исследования PFOA в течение более чем 40 лет. В 1961 исследователи DuPont обнаружили, что химикат может увеличивать размер печени у крыс и кроликов. Через год результаты исследования повторили на собаках. Необычная структура PFOA противодействовала её деградации. А ещё она соединялась с плазмой крови и проходила через все органы тела. В 1970-х в DuPont обнаружили, что в крови рабочих фабрики в Вашингтон Воркс концентрация PFOA повышена. Тогда они не сообщали об этом в E.P.A. В 1981 3М, продолжавшая поставки PFOA в DuPont и другие корпорации, обнаружила, что приём этого вещества с пищей у крыс приводит к появлению дефектов у новорожденных. После того, как 3М поделилась этой информацией, DuPont проверила детей у беременных сотрудников в подразделении, занимавшемся тефлоном. Из семи новорожденных у двоих были дефекты зрения. DuPont не стала публиковать эту информацию.

В 1984 году DuPont узнала, что пыль, вылетавшая из труб фабрики, оседала на гораздо большей площади, чем занимала фабрика, и что PFOA обнаружена в местных источниках питьевой воды. DuPont решила не публиковать эту информацию. В 1991 учёные компании вычислили безопасную концентрацию PFOA в питьевой воде: одна часть на миллиард. В том же году компания выяснила, что в местной питьевой воде вещества было в три раза больше. Несмотря на споры внутри компании, она не стала публиковать эту информацию.

Потом DuPont заявляла, что в описанный период времени она предоставляла информацию по здоровью и PFOA в E.P.A. В качестве доказательств компания прислала два письма, отправленных в правительственные агентства Западной Виргинии в 1982 и 1992 годах, цитировавших внутренние исследования, в которых подвергалась сомнению связь между PFOA и проблемами здоровья.

Билот обнаружил, что к 1990-м DuPont понимала, что PFOA приводит к появлению раковых опухолей в яичках, поджелудочной железе и печени лабораторных животных. В одном исследовании упоминалась возможность повреждения ДНК при взаимодействии с PFOA, в другом была описана связь между веществом и раком простаты у рабочих. В результате, DuPont наконец начала разработку замены для PFOA. В 1993 году во внутренней записке было объявлено о появлении достойного кандидата на замену, который казался менее токсичным и выводился из тела гораздо быстрее. В компании велись споры по поводу перехода на новое вещество. Но в результате от перехода отказались. Слишком велик был риск – продукция, производившаяся с использованием PFOA, была ключевой для бизнеса и приносила $1 млрд ежегодно.

Критическим открытием, касавшимся дела Тенанта, стало следующее: в конце 1980-х, когда DuPont всё больше волновало воздействие PFOA на здоровье, было решено найти место для свалки, чтобы сбрасывать там токсичные отходы компании. И она очень удачно недавно прикупила 66 акров у одного из сотрудников низшего звена фабрики в Вашингтон Воркс.

К 1990-м DuPont слила 7100 тонн содержащих PFOA отходов на свалку в Драй Ран. Учёные понимали, что со свалки всё просачивалось на территорию Тенанта, и проверяли воду в ручье Драй Ран. В воде нашли чрезвычайно высокую концентрацию PFOA. Тогда компания не сообщила это Тенантам, и не раскрыла деталей в отчёте по скоту десять лет спустя – в том самом, который обвинял в смертях скота недобросовестных фермеров. Билот нашёл то, что ему было нужно.

В августе 2000 года Билот позвонил юристу DuPont, Бернарду Рейли, и объяснил, что знает о происходящем. Разговор был коротким. Было предложено договориться с Тенантами, после чего фирма Билота получает непредвиденный гонорар, и всё дело заканчивается прямо тут.

Но Билота это не устроило. «Я был раздражён», говорит он.

DuPont совсем не походила на те корпорации, что он представлял в Taft в делах, связанных с Суперфондом. «Всё было совсем по-другому. DuPont десятилетия пыталась скрывать свои действия. Они знали о вреде вещества, и всё равно сливали его. Факты были ужасными». Он уже видел, как содержащая PFOA вода влияет на скот. А что она делала с десятками тысяч людей, живущих вокруг Паркерсбурга, пивших её ежедневно? Что у них было в мозгах? Не позеленели ли их внутренние органы?

Следующие месяцы Билот провёл, составляя дело против DuPont. Оно заняло 972 страницы, включая 136 фотографий доказательств. Коллеги прозвали его «знаменитое письмо Роба». «Мы подтвердили, что химические вещества и загрязнители, сливаемые компанией в окружающую среду на свалке Драй Ран и других местных фабриках, могут представлять неотвратимую и существенную угрозу здоровью и окружающей среде», писал Билот. Он требовал начать немедленный контроль на PFOA и предоставлять живущим рядом с фабрикой людям чистую воду. 6 марта 2001 года он отправил письмо директорам всех связанных с темой агентств-реугляторов, в том числе и Кристи Уитман, администратору E.P.A., и государственному прокурору США Джону Эшкрофту.

DuPont прореагировала быстро, потребовав у суда запретить распространение информации, которую Билот обнаружил в деле Тенанта. Суд отказал ей в этом. Билот отправил всё своё дело в E.P.A.

«В DuPont запаниковали, узнав, что этот человек напал на их след», говорит Нед Маквильямс, молодой юрист, позже присоединившийся к команде Билота. «Чтобы корпорация требовала у суда заткнуть кому-то рот и предотвратить его общение с E.P.A. – это был экстраординарный случай. Можно представить себе, насколько это отвратительно выглядело. Они наверно знали, что выиграть им вряд ли удастся. Но они так боялись, что решили рискнуть».

Джим Тенант

Со своим «знаменитым письмом» Билот перешёл черту. Номинально он представлял Тенантов – условия, на которых они могли договориться, ещё предстояло обсуждать – но реально Билот говорил от имени общественности, обличая обман и вредительство. Он стал угрозой не только для DuPont, но и, по словам внутренней записки – «для всей индустрии фторопластов» – индустрии, производящей высококачественный пластик, используемый в современных устройствах, таких, как кухонные принадлежности, компьютерные кабели, имплантируемые устройства, прокладки и крепёж, используемые в машинах и самолётах. PFOA была одним из 60 000 синтетических соединений, которые компании производили и выпускали без какого бы то ни было регулирования.

«Письмо Роба приподняло завесу над совершенно новым театром», говорит Гарри Дайцлер, юрист из Западной Виргинии, работающей с Билотом. «До него корпорации пользовались всеобщим заблуждением, согласно которому все опасные химические вещества подлежали регулированию». По закону о контроле над токсичными веществами от 1976 года, E.P.A. могла проводить проверку химикатов только при наличии доказательств их вреда. Такая договорённость, по сути позволявшая химическим компаниям регулировать самих себя, привела к тому, что ограничить получилось только пять химикатов из десятков тысяч, появившихся на рынке за последние 40 лет.

Особенно неприятно было видеть такие обвинения компании DuPont, перечисленные на фирменных бланках одной из престижнейших компаний, занимающейся защитой корпораций. «Можно представить, что в какой-нибудь компании, которую представляет Taft – к примеру, Dow Chemical – могли подумать, узнав, что юрист Taft пошёл в атаку на DuPont,- говорит Лари Винтер. – Это было экономической угрозой для компании». Когда я спросил Томаса Терпа про реакцию Taft на «знаменитое письмо», он не особо убедительно ответил, что не помнит такого. «Наши партнёры,- сказал он,- гордятся нашей работой».

Билот беспокоился о том, что ведущие дела с Taft корпорации могут отнестись к этому по-другому. «Я не дурак, как и окружающие меня люди,- говорит он. – Нельзя игнорировать экономическую реальность принципов ведения бизнеса, и мышление клиентов. Я ожидал реакции типа „Какого чёрта ты делаешь?“.

Письмо привело к тому, что через 4 года, в 2005, DuPont договорилась выплатить E.P.A. $16,5 млн штрафов. Последняя обвинила первую в сокрытии информации о токсичности PFOA и выбросах её в окружающую среду в нарушение акта о контроле за токсичными веществами. На тот момент это стало крупнейшим штрафом, полученным E.P.A. за всю её историю. Но, как бы внушительно это не звучало, на самом деле штраф составил менее 2% от прибыли, полученной DuPont в том году.

Билот больше никогда не представлял корпоративных клиентов.

Следующим логичным шагом была подача коллективного иска против DuPont от лица всех людей, чью воду загрязнила PFOA. Практически по всем параметрам Билот находился в идеальном положении для подачи такого иска. Он разбирался в истории PFOA не хуже любого сотрудника DuPont. У него был технический и юридический опыт. Единственное, что не соответствовало ситуации, было его место работы: ни один юрист Taft никогда не подавал коллективный иск.

Одно дело – вести дело нескольких фермеров Западной Виргинии из сентиментальных побуждений, или даже написать открытое письмо в E.P.A. Но коллективный иск, угрожающий индустрии, против одной из крупнейших химических корпораций – это совсем другое. Это могло создать прецедент для подачи судебных исков против корпораций из-за использования ими нерегулируемых веществ, что могло навредить Taft. Такое мнение Терпу высказал Бернард Рейли, собственный юрист DuPont, о чём сообщили коллеги Билота. Они говорили, что Рейли звонил и требовал, чтобы Билот отказался от этого дела. Терп подтверждает, что Рейли звонил ему, но подробности разговора не раскрывает. Билот и Рейли отказываются говорить об этом, ссылаясь на всё ещё идущий судебный процесс. Но Taft решила защитить своего партнёра.

А вскоре появился и главный истец. Джзоеф Кигер, учитель вечерней школы из Паркерсбурга, позвонил Билоту, чтобы попросить о помощи. Примерно за девять месяцев до этого он получил странное письмо от организации, поставлявшей воду в Любек. Оно пришло накануне Дня всех святых вместе со счётом за воду. В письме было описано, что в воде „в небольших концентрациях“ обнаружено нерегулируемое химическое вещество PFOA, и что это не представляет угрозы для здоровья. Кигер выделил особенно удивившие его сентенции, например, „DuPont сообщает, что обладает данными токсикологических и эпидемиологических исследований, подтверждающих её уверенность в том, что внутренние директивы компании защищают здоровье людей“. Это было очень странно, особенно тот факт, что собственные данные компании подтверждали её же уверенность в её собственных директивах.

Но Кигер мог бы и забыть об этом, если бы его жена Дарлин не размышляла частенько на тему PFOA. Её первый муж работал химиком в лаборатории PFOA в DuPont. Дарлин просила не упоминать его имени, чтобы не впутывать в местные разборки по поводу этого дела. „Живя в этом городе и работая в DuPont, можно получить всё, что пожелаешь“, говорит Дарлин. Компания платила за его образование, обеспечила получение ипотеки, гарантировала хорошую зарплату. Ему даже бесплатно выдавали PFOA, которую жена использовала в качестве мыла в посудомоечной машине и шампуня для автомобиля. Иногда муж, поработав на складе PFOA, возвращался домой больным – с лихорадкой, тошнотой, диареей, рвотой. Такое часто бывало в Вашингтон Воркс. Дарлин говорит, что рабочие называли это „тефлоновым гриппом“.

В 1976 году, когда Дарлин родила второго ребёнка, муж сказал ей, что ему запретили приносить домой его рабочую одежду. Он сказал, что компания обнаружила, что PFOA вредит здоровью женщин и может привести к появлению дефектов у новорожденных. Дарлин вспоминала это через 6 лет, когда в 36 лет ей удалили матку, и ещё через 8 лет, когда ей сделали ещё одну операцию. И когда пришло это странное письмо, Дарлин сказала: „Я всё время вспоминала про рабочую одежду, про гистерэктомию. Я спрашивала себя, какое отношение DuPont имеет к нашей питьевой воде?“

Джо позвонил в департамент природных ресурсов Западной Виргинии (»Они отнеслись ко мне, как будто я чумной»), в паркерсбургское отделение департамента защиты окружающей среды («не о чем беспокоиться»), в департамент питьевой воды («меня просто отрубили»), в местный департамент здравоохранения («мне банально нагрубили»), и даже в DuPont («мне скормили самую многословную отговорку из всех возможных»), пока, наконец, его звонок не принял учёный из местного офиса E.P.A.

«О господи, Джо,- сказал учёный,- что, чёрт возьми, эта штука делает у тебя в воде?». Он отправил Кигеру информацию по поводу иска Тенантов. И на судебных документах Кигеру всё время попадалось имя Роберта Билота, из Taft Stettinius & Hollister.

Билот предполагал, что иск будет подаваться от лица одного-двух регионов, ближайших к Вашингтон Воркс. Но тесты воды показали, что шесть регионов и десятки частных колодцев были загрязнены PFOA, и уровни загрязнения превышали собственные стандарты безопасности DuPont. В Литл Хокинге содержание PFOA в воде превышало максимальное в семь раз. 70 000 человек употребляли заражённую воду. Некоторые – десятилетиями.

Но Билот столкнулся с неприятной юридической проблемой. PFOA никто не регулировал. Её не было в списках загрязняющих веществ штата и государства. Как Билот будет доказывать отравление 70 000 людей, если правительство не считает PFOA токсином? Юридически, PFOA не отличалась от воды. В 2001 нельзя было даже доказать, что попадание PFOA в воду было вредно для здоровья. Информация об её влиянии на большие популяции была разрозненной. Как мог коллектив доказать в своём иске полученный вред, если влияние вещества на здоровье было практически неизвестно?

Наилучшим мерилом для определения безопасных уровней содержания вещества были внутренние правила DuPont, где упоминалась одна часть на миллиард. Но когда DuPont узнала о готовящемся иске, она объявила, что пересмотрит эту цифру. Как и в деле Тенантов, DuPont создала команду из собственных учёных и специалистов из департамента по защите окружающей среды Западной Виргинии. Она объявила новый лимит: 150 частей на миллиард.

Билот посчитал новую цифру невероятной. Нанятые им токсикологи определили безопасное ограничение в 0,2 части на миллиард. Но в Западной Виргинии приняли новый стандарт. В течение двух лет трёх юристов, регулярно работавших на DuPont, наняли на руководящие позиции в департамент защиты окружающей среды. Одного назначили главой всего агентства. «Это просто ошеломило меня,- говорит Билот. Наверно, для моего коллеги в Западной Виргинии, который был в курсе работы этой системы, это было не так неожиданно. Но я был поражён». Те же самые юристы, что занимались определением безопасного уровня, стали правительственными регуляторами, ответственными за принуждение к его соблюдению.

Билот разработал новую юридическую стратегию. За год до этих событий Западная Виргиния стала одним из первых штатов, принимавших гражданские иски на «медицинское отслеживание» пострадавших. Истцу нужно было лишь доказать, что он подвергся воздействую токсина. В случае выигрыша ответчик обязан был оплачивать регулярные медицинские проверки. И если истец позже заболевает, он может подать иск о возмещении ущерба. Поэтому Билот в августе 2001 подал коллективный иск в суде этого штата, хотя четыре из шести загрязнённых районов находились на границе Огайо.

А в это время E.P.A. на основании исследования, проведённого Билотом, начала собственное расследование по поводу токсичности PFOA. В 2002 году агентство выпустило предварительные результаты: PFOA может вредить здоровью не только людей, пивших содержащую её воду, но и всем, кто входил в другое соприкосновение с ним – например, готовил еду на тефлоновых сковородках. E.P.A. особенно озаботилась тем, что PFOA обнаружили в банках крови США – причём, об этих фактах 3M и DuPont знали ещё с 1976 года. К 2003 году среднее содержание PFOA в крови взрослого американца достигло 4-5 частей на миллиард. В 2000 году 3M прекратило выпуск PFOA. Но DuPont вместо того, чтобы перейти на другой химикат, построила в Файетвилле, Северная Каролина, новую фабрику для самостоятельного производства PFOA.

Фабрика недалеко от Паркерсбурга, источник загрязнения и предмет коллективного иска

Казалось, что стратегия Билота работает. В сентябре 2004 DuPont решила пойти на уступки, и установить фильтрационные станции в шести регионах по запросу их властей, а также выплатить денежное вознаграждение в $70 млн. Оно должно было пойти на финансирование научного исследования по поиску «возможной связи» между PFOA и заболеваниями. Если такую связь удалось бы найти, DuPont платила бы за медицинское отслеживание людей из группы, подвергшейся заражению. До появления результатов исследования членам группы запрещалось подавать индивидуальные иски по возмещению ущерба.

Логично было бы предположить, что юристы на этом и успокоятся. «В любом другом коллективном иске, о котором можно прочесть,- говорит Дайцлер, — вы получаете свои десять баксов по почте, юристы получают зарплату и дело закрывается. Именно так мы и должны были поступить». Три года Билот работал ни за что, и это вылилось его фирме в копеечку. Но теперь Taft светил неожиданный доход: команда Билота из юристов Западной Виргинии получали $21,7 млн в рамках предлагаемого разрешения иска. «Наверно, они думали про себя, ‘А парень-то удачно справился’,- говорит Дайцлер. – Я бы не удивился, получи он прибавку к жалованию».

И Taft получало возмещение, и DuPont обеспечивала чистой водой всех людей, упомянутых в иске. Билот мог спокойно закончить это дело.

Но он не закончил.

«В данных были пробелы», говорит Билот. Внутренние исследования компании, хотя их результаты и были мрачными, ограничивались исследованием сотрудников фабрики. DuPont могла заявить, что даже если PFOA и вредит здоровью, так это только оттого, что рабочие фабрики контактировали с повышенной её концентрацией по сравнению с соседями, потреблявшими воду. Этот пробел позволил компании утверждать, что она ничего плохого не сделала.

Билот представлял 70 000 человек, пивших загрязнённую воду десятилетиями. Что, если деньги, предлагаемые DuPont, можно было бы потратить на их медицинское обследование? «Члены группового иска интересовались тремя вещами,- говорит Винтер. – Первое: есть ли у меня в крови С8? Второе: если да, вредно ли это? Третье: если это вредно, каковы будут последствия?» Билот с коллегами поняли, что могут ответить на все вопросы, если только проверят клиентов. И у них появилась такая возможность. После удовлетворения иска юристы сделали так, чтобы выплаченные деньги пошли на полное медицинское обследование его участников. Члены группы проголосовали «за», и в течение нескольких месяцев 70 000 человек меняли свою кровь на чек в $400.

Эпидемиологов завалили медицинскими данными, и DuPont с этим ничего сделать не могла. Наоборот, одним из пунктов соглашения была необходимость неограниченного финансирования исследований компанией. Учёные, не ограниченные академическими бюджетами и грантами, наткнулись на эпидемиологический джекпот: данные популяции и неограниченные ресурсы для их изучения. Учёные провели 12 исследований, включая технически сложное моделирование, определявшее точную дозу PFOA, потреблённую членами группы, подававшей иск.

Были обещаны убедительные результаты. Но Билот не мог предугадать, какими они будут. Если не будет найдено корреляции между PFOA и заболеваниями, его клиентам запретят подавать индивидуальные иски. Из-за огромного объёма данных и неограниченного бюджета – исследование обошлось DuPont в $33 млн – работа группы учёных заняла больше, чем предполагалось. Прошло два года без каких бы то ни было результатов. Билот ждал. Прошёл третий год, потом пятый, шестой. Тишина. Билот ждал.

Ожидание не было спокойным. В Taft нарастало давление на Билота с момента подачи им иска в 2001 году. Передышку ему давали полученные в результате иска компенсации, но по мере того, как шли годы без результатов, и он продолжал тратить деньги фирмы, не привлекая новых клиентов, он постепенно оказывался во всё более неудобном положении.

«Это дело,- говорит Винтер,- неважно, каким успехом оно завершится, не компенсирует, в представлении фирмы, того, что она потеряла за все эти годы в плане бизнеса».

Здесь когда-то пасли скот Тенанты

Чем больше учёная комиссия проводила исследование, тем дороже становилось дело. Taft продолжала платить консультантам за интерпретацию новых находок и передавала их эпидемиологам. Билот консультировал членов группы, подавшей иск, и часто ездил в Вашингтон на встречи E.P.A., решавшей, не выпустить ли правила по ограничению использования PFOA. «У нас было много расходов,- говорит Билот. – Если бы учёные не нашли связи с болезнями, мне пришлось бы всё это проглотить».

Клиенты звонили Билоту, чтобы рассказать, что у них нашли рак, или что у них умер член семьи. Они хотели знать, почему всё так затягивается. Когда они смогут успокоиться? Звонил ему и Джим Тенант. Уилбур, имевший раковую опухоль, умер от сердечного приступа. Через два года жена Уилбура умерла от рака. Билота мучала «мысль о том, что мы не смогли заставить эту компанию нести ответственность за свои действия вовремя, чтобы эти люди смогли застать этот момент».

Taft не показывала колебаний по этому делу, но напряжение начало проявляться. «Это был большой стресс,- говорит жена Билота, Сара Барладж. – Он злился из-за того, что это длится так долго. Но он уже увяз в этом деле. И он очень упрям. Каждый день, проходивший без изменений, ещё больше мотивировал его на то, чтобы закончить это дело. Но мы знали, что существуют дела, длящиеся вечно».

Коллеги заметили, что он изменился. «Мне казалось, что это очень сильно давило на него,- говорит Винтер. – У Роба была молодая семья, растущие дети, и на него давила фирма. Роб держит всё при себе, не жалуется. Но было заметно, что он подвергается невероятному стрессу».

В 2010 у Билота начались странные приступы. У него размывалось зрение, он не мог надеть носки, у него немели руки. Доктора не понимали, что происходит. Приступы случались периодически, принося ухудшение зрения, речи и проблемы с управлением одной стороной тела. Они приходили внезапно, и продолжались по нескольку дней. Доктора спрашивали у него про стресс на работе. «Ничего необычного,- отвечал им Билот. – Ничего такого, чего не было бы уже много лет».

Доктора в результате наткнулись на эффективное лечение. Приступы прекратились, их симптомы, за исключением периодических нервных тиков, были под контролем, но диагноз они поставить не могли. «Было очень тяжело,- говорит Билот,- не знать, что, чёрт возьми, происходит».

В декабре 2011 года, спустя семь лет исследований, учёные начали публиковать результаты. Существовала «возможная связь» между PFOA и раком почек, раком яичек, заболеванием щитовидки, повышенным уровнем холестерина, повышенным давлением при беременности [pre-eclampsia] и неспецифическим язвенным колитом.

«Наступило облегчение», говорит Билот, приуменьшая этот эффект почти до самоуничижения. «Мы смогли выполнить своё обещание, данное этим людям семь лет назад. Особенно поскольку все эти годы DuPont обвиняла нас во лжи, старалась запугать и обмануть людей. Теперь у нас был научный ответ».

К октябрю уже 3535 человек подали персональные иски о нанесении ущерба здоровью против DuPont. Первым человеком, дошедший до суда, была пережившая рак почек Карла Барлет. В октябре ей присудили $1,6 млн. DuPont планировала подать апелляцию. Эффект от происходящего может распространиться на гораздо большую область, чем просто дело Барлет. Её дело было одним из пяти «показательных» дел, рассматривавшихся в том году. После этого DuPont могла договориться о компенсации с каждым из членов группового иска, основываясь на результатах рассмотрения показательных дел, или же рассматривать каждое дело индивидуально – так, как это делали производители сигарет. Со скоростью в 4 дела в год, DuPont продолжала бы судиться по поводу PFOA до 2890 года.

То, что DuPont продолжает открещиваться от ответственности, бесит Билота. «Подумать только, что ты работал над сделкой, с которой все согласились, в течение семи лет, дошёл до момента, когда определённые вопросы разрешились, но по их поводу всё равно продолжаются споры,- говорит он. – Я думаю про клиентов, ждавших этого момента, многие из которых больны или даже умерли во время ожидания. Это вызывает во мне ярость».

Согласно договорённости с E.P.A., DuPont прекратила выпуск и использование PFOA в 2013 году. Пять оставшихся производителей PFOA в мире также сворачивают производство. DuPont, сейчас обсуждающая слияние с Dow Chemical, в прошлом году отказалась от своих химических производств. Они сформировали новую корпорацию, Chemours. Новая компания заменила PFOA схожим составом на основе фтора, гораздо быстрее биодеградирующим. Такую альтернативу DuPont рассмотрела и отбросила более 20 лет назад. Как и PFOA, новый состав не подвержен никаким ограничениям со стороны E.P.A. На вопрос о безопасности новой химии, Chemours выпустила заявление: «Значительный объём данных демонстрирует, что альтернативные химические вещества можно безопасно использовать».

В прошлом мае 200 учёных из различных областей знаний подписали Мадридское заявление, в котором выразили озабоченность производством фторсодержащих веществ, или PFAS, включая и те, что заменили PFOA. Эти соединения подозревают в том, что они принадлежат к большому классу веществ, нарушающих работу эндокринной системы. Эти вещества, в которые входят химикаты, используемые для производства пестицидов, пластика и бензина, влияют на репродуктивную функцию, метаболизм, вызывают рак, проблемы с щитовидкой и нервной системой. За последние пять лет новая волна исследований в области эндокринологии обнаружила, что даже очень малые дозы подобных химикатов могут приводить к серьёзным проблемам со здоровьем. Среди мадридских рекомендаций есть «выпуск ограничения на использование PFAS только при крайней необходимости» и «по возможности избегать продуктов, содержащих и изготовленных с использованием PFAS. Сюда входят предметы, обладающие грязеотталкивающими, водонепроницаемыми и антипригарными свойствами».

Комментируя мадридское заявление, Дэн Тёрнер, глава отдела по связям с общественностью DuPont, написал в письме: » DuPont не считает, что это заявление отражает реальное рассмотрение доступных данных по альтернативам длинноцепочечных перфторированных веществ, таких, как PFOA. DuPont более десяти лет работала под надзором регуляторов над разработкой таких альтернатив. Было собрано множество данных, демонстрирующих, что эти альтернативы выводятся из организма гораздо быстрее, чем PFOA, что увеличивает их безопасность. Мы уверены, что эти альтернативные соединения можно использовать безопасно – о них получены хорошие отзывы, и благодаря полученным данным их удалось зарегистрировать во многих агентствах по защите окружающей среды со всего мира».

Каждый год Роб Билот пишет письмо в E.P.A. и D.E.P. Западной Виргинии, требуя ввести ограничения на содержания PFOA в питьевой воде. В 2009 E.P.A. установила «предварительное» ограничение в 0,4 части на млрд для кратковременного употребления воды, но эта цифра официально закреплена не была. Это значит, что поставщики питьевой воды не обязаны сообщать клиентам, есть ли в их воде PFOA. В ответ на самое последнее из писем Билота E.P.A. заявила, что она «объявит о постоянном ограничении на PFOA в начале 2016 года».

Такой уровень, если его объявят, может успокоить будущие поколения. Но если вы читаете эту статью в 2016 году, у вас в крови есть PFOA. Оно в крови ваших родителей, ваших детей и вашего любимого человека. Как она попала туда? По воздуху, через еду, через использование антипригарных покрытий, через пуповину. А может, вы пили содержащую её воду. Американская рабочая группа по окружающей среде обнаружила, что фторсодержащие соединения присутствуют в 94 регионах 27 штатов. У резидентов некоторых регионов концентрация веществ в воде выше, чем у тех, от лица которых Билот подавал коллективный иск. Питьевая вода Паркерсбурга, чей регион не участвовал в иске и не смог получить от DuPont финансирование на постройку фильтрационной системы, содержит высокие уровни PFOA. Большинство живущих там людей ничего не знают об этом.

И где бы учёные не искали PFOA в воде, они находят её. Она присутствует в крови или жизненно важных органах таких животных, как атлантическая сёмга, рыба-меч, полосатая кефаль, серый тюлень, большой баклан, полярный медведь Аляски, коричневый пеликан, морская черепаха, морской орёл, лысый орёл, калифорнийский морской лев, тёмноспинный альбатрос с Песчаного острова атолла Мидуэй, расположенного в северной части Тихого океана (в западной группе Гавайского архипелага), посередине между Северной Америкой и Азией.

«Мы видим,- говорит Джо Кигер,- что ситуация развилась от Вашингтон Воркс до масштабов штата, потом до масштабов страны, и теперь она уже глобальная. Мы выдернули пробку из некоего сосуда. И дело не только в DuPont. Господи, да в мире используется 60 000 нерегулируемых химических соединений. Мы не имеем понятия о том, что мы употребляем».

Билот не жалеет, что последние 16 лет сражался с DuPont, и что PFOA поглотила его карьеру. Но он всё ещё в ярости. «Подумать только, что DuPont могла выходить сухой из воды так долго,- говорит Билот, с интонацией где-то между удивлением и яростью,- что они могли зарабатывать на этом, и затем договариваться с правительственными агентствами о постепенном сворачивании производства, а затем заменять его альтернативой с непроверенным воздействием на организм человека. Мы сообщили агентствам об этом в 2001, и те, по сути, бездействовали. 14 лет эту штуку продолжали использовать, она продолжала оставаться в питьевой воде по всей стране. DuPont по-тихому переходит на новое вещество. А в это время они ещё борются со всеми, кто пострадал от предыдущего».

Билот сейчас занимается делом Вулф против DuPont, вторым из исков по поводу причинения вреда здоровью. Истец, Джон М. Вулф из Паркерсбурга, заявляет, что PFOA в питьевой воде привела к развитию у него неспецифического язвенного колита. Суд начнётся в марте. По его завершению останется рассмотреть ещё 3533 дел.

«Непригорающая» посуда вызывает генетические уродства

ТЕФЛОНОВАЯ СКОВОРОДА: приготовленная на ней яичница сокращает жизнь на один день

В США разгорается скандал вокруг тефлоновой посуды. Полтора десятка человек подали в суд на компанию «Дюпон», утверждая, что производимые ею сковородки и кастрюли с антипригарным покрытием опасны для здоровья.

Авторы иска заявляют, что одно из веществ, входящих в состав тефлона, может вызывать рак и другие болезни. Речь идет о синтетической кислоте, известной как С-8. Она может спровоцировать значительное повышение уровня холестерина и триглицеридов в крови, а следовательно, увеличить риск сердечно-сосудистых заболеваний.

Жертвы сковородки

В первую очередь жертвами антипригарных сковородок стали семьи, чьи родственники работали в компании «Дюпон». В 1981 году врачи, нанятые американской корпорацией, в течение полугода проводили негласное наблюдение за беременными женщинами, занятыми в производстве тефлона. Позже у 30 процентов из них родились дети с дефектами. Эта информация не была обнародована, страшные факты «всплыли» только недавно.

Представители компании «Дюпон» продолжают упорно отрицать смертельную опасность своей продукции. Хотя о том, что кислота С-8 вызывает нарушение иммунитета у лабораторных кроликов и мышей, ученым было известно более 30 лет назад.

Количество потенциальных жертв может исчисляться миллионами. По статистике, каждая 12-я домохозяйка в США и Европе пользуется тефлоновой посудой. В России — каждая 15-я.

В качестве компенсации пострадавшие требуют с «Дюпона» $ 5 миллиардов. Для тефлоновой компании это не заоблачная сумма, учитывая, что на продаже посуды она заработала $ 40 миллиардов. Также истцы хотят, чтобы впредь на антипригарных сковородках и кастрюлях ставили этикетку: «Опасно для здоровья!» как делают это на сигаретах.

Комментарий специалиста

Валентин ВЕДЕРНИКОВ, сотрудник химической лаборатории «Синтез-М»:

— Большинство продаваемой в России тефлоновой посуды – китайского производства. Но, как ни странно, она в несколько раз безопаснее настоящей продукции компании «Дюпон». Потому что в «левом» антипригарном покрытии содержание вредной синтетической кислоты С-8 значительно меньше заводской нормы. Но на 100 процентов застраховать себя и родственников от опасного химического компонента домохозяйки могут только в том случае, если будут готовить еду на проверенных временем чугунных сковородках и в эмалированных кастрюлях. Правда, официально в России пока не выявлено ни одного пострадавшего от тефлоновой посуды. Единственными известными мне жертвами стали два попугая моей матери. Заговорившись по телефону, она на несколько минут оставила на включенной плите пустую сковородку. Когда через десять минут мама вернулась на кухню, попугаи в клетке были уже мертвы. Птицы задохнулись от убийственных кислотных выделений.

Справка

Первая «не пригорающая» сковорода появилась в 1945 году. С тех пор сверхустойчивый к высоким температурам тефлон используют во многих отраслях – от изготовления посуды до строительства космических кораблей. В 2003 году американские ученые обнародовали шокирующие цифры: входящая в состав тефлона C-8 сейчас находится в крови 90 процентов жителей США.

Имей в виду

* Согласно «Закону о защите прав потребителей», вы имеете право через суд потребовать возмещения причиненного вреда здоровью. Но обязательно должны быть веские доказательства, что вы пострадали из-за использования небезопасного товара (ст. 7,14 и 17).

* Производители тефлоновой сковороды предупреждают: если ее нагреть до 360 градусов, то тефлон начнет плавиться и его испарения действительно могут оказаться вредными. Однако максимальная температура накаливания обычной электрической или газовой плиты примерно на сто градусов меньше — 240–275 градусов.

Инициировавшее судебное разбирательство Агентство по защите окружающей среды США (ЕРА) утверждает, что руководство DuPont прекрасно знало, что при определенных условиях тефлон может вызывать рак, но не сообщило эту информацию потребителям. Компенсация за понесенный ущерб оценивается в астрономическую сумму 5 миллиардов долларов, что сопоставимо с бюджетом небольшой страны третьего мира. Истцы также требуют, чтобы производитель указывал на этикетках, что их посуда опасна для здоровья. Также, по их мнению, корпорация DuPont обязана начать широкомасштабное исследование влияния, которое приготовленная в такой посуде пища оказывает на здоровье человека, и открыть для этих целей два фонда. Представители DuPont, в свою очередь, считают выдвинутые против них обвинения абсолютно безосновательными. По их мнению, «судебное разбирательство инициировано конкурентами». В этой истории, впрочем, не все так просто, как кажется на первый взгляд.

В 2001 году ученые из Университета Торонто опубликовали данные экологического мониторинга, проведенного вблизи предприятий, на которых выпускают тефлон. Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. И неудивительно, ведь в ней говорилось, что при нагревании из тефлонового покрытия выделяется вредное вещество, период полураспада которого несколько сотен лет. Речь шла о так называемой перфтороктановой кислоте (вещество С-8), которая, ко всему прочему, еще и имела пренеприятную способность накапливаться в окружающей среде.

Полученными данными заинтересовалась американская природоохранная компания Environmental Working Group. Проведенные ею исследования показали, что С-8 присутствует в крови всего (!) населения США, правда, в весьма низкой концентрации (5 частей на миллион). Источник ее появления так и остался невыясненным, хотя уже тогда многие исследователи полагали, что виной всему – посуда с покрытием из тефлона.

Под давлением общественности Агентство по защите окружающей среды США попыталось оценить влияние С-8 на здоровье человека. Результаты исследования повергали в шок! Крысы, которым добавляли в пищу перфтороктановую кислоту, для начала переставали интересоваться противоположным полом, затем у них развивались злокачественные опухоли, после чего они быстро и массово отправлялись на тот свет. Полученных данных оказалось достаточно, чтобы С-8 было признано весьма сильным канцерогеном.

Паника между тем продолжала нарастать. В 2004 году жители Паркерсбурга, городка в Западной Виргинии, где производится тефлоновая посуда, подали иск к фирме DuPont. В своем заявлении они утверждали, что С-8 явилась причиной множества врожденных дефектов у детей и самых разных болезней у взрослых. Руководство компании свою вину категорически отрицало, утверждая, что С-8 не представляет никакой опасности для здоровья, однако до суда дело решило не доводить. Истцам была выплачена солидная компенсация, сумма которой, по некоторым данным, составила от 82 до 300 миллионов долларов.

Замять скандал, впрочем, не удалось. Информация о нем просочилась в прессу. В конце 2004 года британская газета Daily Telegraph опубликовала сенсационную статью, в которой говорилось, что тефлоновые сковородки вредны для здоровья, правда, не людей, а попугаев. Предыстория ее была такова. У британской домохозяйки Ирен Кларк внезапно скончались четыре волнистых попугайчика. Удивленная их преждевременной смертью, женщина обратилась к ветеринару, который осмотрел место чрезвычайного происшествия и пришел к выводу, что виной всему тефлоновая сковородка, на которой жарились мясные пироги. Заботливый врач предупредил испуганную женщину, что вредные вещества, выделившиеся при сильном нагревании сковороды, останутся в воздухе квартиры на длительный срок, поэтому ей лучше не покупать новых птиц. Журналисты обратились за разъяснениями к представителям DuPont, которые заявили, что «чрезмерное накаливание нашей тефлоновой посуды действительно может повредить птицам». А людям?

Руководство DuPont утверждает, что способность перфтороктановой кислоты вызывать рак у людей до сих пор не доказана, хотя и не отрицает, что если нагреть их посуду до 360 градусов Цельсия, тефлон начнет плавиться, и его испарения действительно могут оказаться вредными для человека. Однако максимальная температура обычной электрической или газовой плиты 240–275 градусов, так что главное сковородку не перенагревать. Да и представители российской науки не видят оснований для паники. «Никто не будет добавлять ядовитое вещество в покрытие для сковородок, если, конечно, это не подделка какая-нибудь. Бывает же самопальная водка, от которой люди слепнут, вот и в левой сковороде может быть что угодно, хоть цианистый калий», – заявил «НИ» доцент кафедры высокомолекулярных соединений химического факультета МГУ Борис Королев. Представители «Союза за химическую безопасность» выразились еще более жестко: «То, что тефлоновые покрытия способны изменить химический состав окружающей среды, до сих пор не доказано. Мы и сами пользуемся тефлоновыми сковородками, как и миллионы россиян». В автономной же некоммерческой организации «Союзэкспертиза» Торгово-промышленной палаты РФ «НИ» рассказали, что «десять лет назад мы проверяли тефлоновые сковородки и не обнаружили в них ничего криминального». Правда, назвать себя представители двух этих уважаемых организаций отказались.

Скандал между тем набирает обороты. Агентство по защите окружающей среды США уверено в своей правоте и настаивает, что в тефлоновой посуде готовить пищу нельзя. Испуганные домохозяйки в Америке и Европе отказываются покупать зловредные сковородки до окончания судебного разбирательства. Россияне же сохраняют завидное спокойствие. Как нас заверили в центральных офисах магазинов «Мегаком» и «М-Видео»: «Продажа посуды с тефлоновым покрытием у нас осталась на том же уровне». Да и желающих судиться с производителями тефлоновых кастрюль и сковородок в России не наблюдается. Как сообщила корреспондентам «НИ» заведующая секретариатом судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда РФ Вера Рубаник, «подобных дел в российском судопроизводстве не было и нет». Пока мы продолжаем внимательно следить за «делом о тефлоновой сковороде».

ЭТОТ СКОЛЬЗКИЙ ТЕФЛОН

Тефлон, облегчивший жизнь не одному поколению домохозяек, был изобретен совершенно случайно. В 1938 году химик Рой Планкетт, работавший в химической компании DuPont, проводил серию экспериментов. Для каких-то целей ему нужно было закачать охлажденный газ в некую емкость. Нерадивый ассистент забыл эту емкость на холодном складе, где она пролежала всю ночь. Наутро выяснилось, что закачанный в нее газ превратился в твердый белый порошок. Это и был тефлон. Вскоре выяснилось, что он обладает воистину волшебными свойствами. Так, тефлон устойчив к любым кислотам и щелочам, а также к низким и высоким температурам. Самое же главное, он необычайно скользкий. Однако о том, что это удивительное свойство тефлона может быть использовано на кухне, ученые догадались далеко не сразу.

Вначале новым материалом заинтересовались военные, которые стали использовать тефлон в качестве уплотнителя, предохраняющего конструкцию ракет от весьма агрессивного ракетного топлива. Только в 1945 году французскому физику Марку Грегуару пришло в голову покрыть этим веществом обычную кухонную сковороду. Легенда гласит, что Грегуар был заядлым рыболовом, но его раскладная удочка раздвигалась с большим трудом. Тогда Марк нанес на нее покрытие из тефлона, после чего она стала легко раскладываться, да и леска скользила как по маслу. Правда, улов периодически пригорал на сковородке, вот его жена Колетта и потребовала от мужа модифицировать и ее сковородку. Изделие оказалось хорошего качества, и на него был тут же получен патент. В 1956 году предприимчивый физик создал фирму «Тефаль», которая стала выпускать непригорающие сковородки. Однако еще раньше аналогичную посуду стала выпускать американская фирма DuPont.

ОЧЕНЬ ВРЕДНЫЙ МЕЛАМИН

«Дело о тефлоновой сковородке» – далеко не единственное в своем роде. Кухонную утварь сопровождает длинная череда скандалов. Больше всего нареканий вызывает посуда из меламина – весьма удобного и практичного пластика, который, однако, содержит формальдегид, очень опасный канцероген. Только в 2005 году в Челябинске было возбуждено два уголовных дела по статье «Производство, хранение, перевозка или сбыт товаров, не отвечающих требованиям безопасности»), касающиеся именно посуды из меламина. Однако это скорее исключение из правил. Эксперты полагают, что львиная доля ядовитой посуды остается незамеченной.

Sunday, 13 December 2015 00:00 — — From

By Sharon Kelly, Earth Island Journal | News Analysis

Almost two decades ago, Carla Bartlett, a then 41-year -old West Virginia secretary and mother of two, was first diagnosed with cancer — what her surgeon later labeled a «garden variety» type of kidney cancer.

«I was scared to death,» Bartlett, now 59, told an Ohio federal jury this fall during hearings in the first of more than 3,500 personal injury and wrongful death suits by West Virginia and Ohio residents against the chemical giant DuPont. «And all I could think of was not being there, not being able to be there for my family.» Bartlett’s tumor and part of her rib were removed in a surgery in 1997 that, she said, involved cutting her «virtually in half.» Though the cancer hasn’t recurred since, for Bartlett, the harm, both physical and emotional, has lingered. «It’s never out of my mind, because you worry constantly about it,» she said. «And then I have the reminder of the scar, every day, that, you know, this… this is… this was cancer; this could come back.»

On October 7, after less than a day of deliberations, the jury found DuPont liable for Bartlett’s cancer, agreeing with the defendant that the company had for years negligently contaminated her drinking water supply in Tuppers Plain, Ohio with a toxic chemical formerly used to make its signature brand of nonstick coating: Teflon.

What makes the verdict remarkable is that unlike, say, mesothelioma — a form of lung cancer almost exclusively linked to asbestos exposure — the renal cell carcinoma that struck Bartlett is not usually considered the calling card of a specific carcinogen. So it was difficult for her doctors to definitively say what had first made Bartlett sick — it could have been virtually anything. The $1.6 million the jury awarded to Bartlett — the product of decades’ worth of legal battles that unearthed reams of secret DuPont studies and internal emails — came despite the extreme difficulty of connecting common ailments to a specific chemical under the current United States legal system.

Proving that DuPont was legally culpable for Bartlett’s kidney cancer required years of extraordinarily innovative lawyering — and at times some plain dumb luck. The very improbability of that verdict demonstrates much that is flawed about the way this country regulates potentially dangerous chemicals. With no mandatory safety testing for the vast majority of the tens of thousands of chemicals used daily in America, doctors and public health officials have little information to guide them as they seek to identify potential health hazards — including the chemical, called C8, that DuPont knowingly allowed to pollute Bartlett’s drinking water. Bartlett’s travails are also a cautionary tale about C8, which has become so pervasive today that it’s found in virtually every American’s blood.

«Part of a diagnosis is: ,» one of Bartlett’s attorneys, Mike Papantonio, told the jury in opening arguments in the case. «. That doesn’t sound like a problem. It was a problem»

Teflon was first created, as many miracle chemicals were, in a laboratory accident. In 1938, Roy J. Plunkett, a DuPont chemist, was experimenting with refrigerants when he discovered a white waxy material that seemed very slippery. The material turned out to be an inert fluorocarbon — Polytetrafluoroethylene (PTFE) — that had superior nonstick properties. In 1945, the company patented the chemical and registered it under the trademark «Teflon,» touting it as «the most slippery material in existence.» By 1948 DuPont was producing about 2 million pounds of Teflon a year at its Washington Works plant in Parkersburg, West Virginia. For DuPont, Teflon, which was used to coat pots and pans, proved to be a gold mine, with sales peaking at roughly a billion dollars a year in 2004, according to the company’s SEC filings.

Starting around 1951, DuPont began using another laboratory-formed chemical known as Perfluorooctanoic (PFOA) acid, or C8 (so called because it contains eight carbon molecules), to smooth out the lumpiness of freshly manufactured Teflon. An unusually durable chemical, C8 first entered the world in 1947 and due to its nonstick and stain-resistant properties its use as a «surfactant» spread with extraordinary speed. The white, powdery compound, often said to look like Tide laundry detergent, would ultimately be used in hundreds of products including fast food wrappers, waterproof clothing, electrical cables, and pizza boxes. (DuPont used to purchase C8 from another chemical company called 3M until 2002, when the company phased it out. DuPont then started manufacturing C8 on its own at a factory in Fayetteville, North Carolina.)

The trouble was that the compound — which has since been linked to a variety of health risks including cancer, liver disease, developmental problems, and thyroid disease — escapes into the air easily. In fact, C8 was often shipped to factories pre-mixed with water to keep the dust from worker’s lungs.

Because it’s an extremely stable chemical, C8 does not biodegrade. Instead, it bioaccumulates, building up in people’s blood over time if they continue to drink water or breathe air laced with the substance. Due to its ubiquitous use, the chemical can now be found in trace amounts in the bloodstream of more than 98 percent of Americans, and even in umbilical cord blood and breast milk, according to the Centers for Disease Control. It’s also been found in the blood of seals, eagles, and dolphins around the world, including in animals living in a remote wildlife refuge in the middle of the North Pacific. The chemical is expected to stay in the environment for thousands of years.

Concerns about the hazards posed by Teflon and C8 began to garner public attention only about 15 years ago. By 2003, DuPont had dispersed almost 2.5 million pounds of C8 from its Washington Works plant into the mid-Ohio River Valley area, according to a peer-reviewed study. The company’s most egregious disposal practices occurred before US environmental laws were first written in the 1970s and included burying toxic waste in drums along the banks of the Ohio River and dropping barrels of it out into the open ocean (where it once caused a scandal when a local fisherman dredged a barrel up in his nets), and, in more recent decades, burying it in local «non-hazardous» landfills.

Now, information emerging from millions of pages of internal company reports reveals that several DuPont scientists and senior staff members had for many years either known, or at least suspected, that C8 was harmful. Yet DuPont continued to use the chemical, putting its own workers, local residents, and the American public at risk.

The documents show that signs of C8’s toxicity began to emerge very quickly as DuPont scaled up its Teflon production in the 1950s. The company funds its own safety-testing laboratory — the Haskell Laboratory of Industrial Toxicology — in part to screen workers for signs of illnesses that might be tied to DuPont products. In 1961, company lab tests linked C8 exposure to enlarged livers in rats and rabbits. DuPont scientists then conducted tests on humans, asking a group of volunteers to smoke cigarettes laced with C8. «Nine out of ten people in the highest-dosed group were noticeably ill for an average of nine hours with flu-like symptoms that included chills, backache, fever, and coughing,» the researchers noted.

«Concerns about the potential toxicity of C8 had been raised internally within DuPont by at least 1954, leading DuPont’s own researchers to conclude by at least 1961 that C8 was toxic and, according to DuPont’s own Toxicology Section Chief, should be ‘handled with extreme care,'» Bartlett’s February 2013 suit against DuPont alleged.

But it wasn’t until the 1970s that DuPont’s researchers began to understand that C8 was building up in the bloodstreams of workers, and soon after, they began to see troubling signs that the chemical could pose serious health risks. The stakes were high: The Washington Works plant where Teflon is manufactured was one of the biggest employers in the region. The plant currently employs more than 2,000 people — 3,000 if you include sub-contractors — in a sparsely populated Appalachian community alongside the Ohio River separating West Virginia from Ohio.

In 1981, the company ordered all female employees out of the Teflon division after two out of seven pregnant workers gave birth to children with birth defects. One of those children, Bucky Bailey, was born with just one nostril and other facial deformities that required many painful surgeries to fix.

«I’ve never, ever felt normal. You can’t feel normal when you walk outside and every single person looks at you. And it’s not that look of He’s famous or He’s rich,» he told ABC News in 2003. «It’s that look of He’s different. You can see it in their eyes.»

In 1984, DuPont began to secretively collect local tap water, asking employees to bring in jugs of water from their own homes, schools, and local businesses, and discovered that C8 was making its way into public drinking water supplies in both Ohio and West Virginia at potentially dangerous levels. Minutes recorded at a meeting at DuPont’s corporate headquarters in Delaware that year suggest a high level of concern regarding how this could affect the company’s image and bottom line. «Legal and medical will likely take the position of total elimination,» notes from the meeting read. The company executives present, however, concluded the available methods for cutting pollution were not «economically attractive.»

In the years following that meeting, instead of slashing its use of C8, DuPont escalated production, while keeping much of what it knew about the chemical’s dangers secret. The company’s Washington Works factory continued with its usual practice of dumping C8-laden sludge in unlined landfills, allowing it to enter the Ohio River, and pumping out C8-laced vapors from its smokestacks.

None of this would have come to light had it not been for a West Virginia cattle rancher named Wilbur Tennant who, along with four other members of his family, sued DuPont in 1998 claiming he had lost hundreds of head of cattle because of pollution from a landfill next to his farm. DuPont had purchased the patch of land, which included a creek that ran directly into the Ohio River, from Tennant in the 1980s, telling him that it would be used as a non-hazardous landfill.

But soon after the landfill got underway, the creek started to turn black and smelly. Sometimes there would be a layer of foam on the water. Within a few years, about 280 of Tennant’s cattle, which drank water from the creek, had died. When the Tennants cut open a cow to investigate the cause of its death, they discovered that its internal organs had turned bright, neon green, video footage recorded by the rancher shows. Tennant and his family members, too, suffered breathing difficulties and cancers.

Tennant’s attorney, Robert Bilott, forced DuPont to turn over tens of thousands of pages of internal company documents as part of the legal process. Buried in those materials was a single mention of a chemical Bilott had never heard of before: PFOA (C8). The chemical sounded similar to another one, called PFOS, which had just been pulled off the market by its maker 3M (which, if you recall, supplied C8 to DuPont for decades). So Bilott made another request to DuPont. This time he asked the company to turn over all documents related to C8.

«I did not immediately recognize the significance [of C8],» Bilott told , «but we came to.»

The trove of documents ultimately uncovered during the ensuing legal battles offered up incriminating evidence about the company’s decades-long cover-up. In addition to research findings, copies of internal emails and documents included in this cache were especially illuminating. One 2001 email describes a scientist warning that when airborne, C8 is so hard to deal with that «it might require the public to wear ‘gas masks.'»

Another, by DuPont’s in-house counsel, Bernard Reilly, shows that company officials planned to push regulators to allow the public to be exposed to higher levels of the chemical than DuPont itself had recommended. In an October 2001 email to his son, Reilly wrote:

«So far DuPont has been saying there are safe levels, we need to have an independent agency agree, we are hoping that it will agree to higher levels than we have been saying. If for no other reason than we are exceeding the levels we say we set as our own guideline, mostly because no one bothered to do air monitoring until now, and our water test has been completely inadequate.»

Reilly’s personal emails, written mostly to family members between late 1999 and mid-2001 using his work email address, give an unfiltered insight into the company’s legal efforts to cover up C8’s risks. In one August 2000 email he writes: «The shit is about to hit the fan in WV. The lawyer for the farmer finally realizes the surfactant issue. He is threatening to go to the press to embarrass us to pressure us to settle for big bucks. Fuck him.»

This information not only helped the Tennant case — which DuPont settled in 2001 for an undisclosed amount — it would eventually lead to one of the most significant class-action lawsuits in the history of environmental law (which culminated in the landmark October ruling in Carla Bartlett’s case). Sadly, Tennant didn’t live to see the ripple effect of his lawsuit. He died of cancer in 2009 at age 67.

By 2001, while still working on the Tennant case, Bilott came to realize that the C8 contamination wasn’t isolated to the Tennant property, but extended across a large swath of the mid-Ohio River Valley. The chemical had seeped into the water supply of at least six public water systems in West Virginia and Ohio. That year, Bilott filed a class action lawsuit against DuPont, , on behalf of about 80,000 people in the six water districts. He also reported his findings to the US Environmental Protection Agency and sent along copies of some 900 pages of DuPont’s internal documents, after which the agency launched a «priority review» of C8.

In 2004 the US , too, filed a lawsuit against DuPont, charging it with concealing evidence about C8’s risks for more than two decades. In 2005 the company agreed to pay $16.5 million as part of a settlement agreement with the EPA — the largest civil penalty ever in the agency’s history. But environmental groups argue that the fine was little more than a slap on the wrist to a company where a single division sold more than that amount in a single day.

«We also learned that not only do we have people drinking our famous surfactant, but levels in the ambient air are above our guidelines … we should have checked this years ago and taken steps to remedy, guess the hills on the other side of the river cause great conditions for high ambient levels, the plume hits them before it can disperse more fully. Ugh.» — Bernard J. Reilly, DuPont lawyer, 08/09/2001.

«Under the terms of the settlement, the company wasn’t even obliged to pull C8 from the market… the best the agency could negotiate was a voluntary phase-out by 2015,» the watchdog organization Environmental Working Group says in its May 2015 report «Poisoned Legacy.»

The same year, DuPont settled the class-action suit filed by Bilott’s firm for over $100 million — plus another $235 million ifresearch funded by the settlement turned up evidence that people might be getting sick. Under the settlement, DuPont promised to install filtration systems in contaminated water districts and put $70 million into a community health and education project. And, in a rather unusual move, the company also agreed to fund a multimillion dollar health study, overseen by independent, court-appointed scientists, to determine whether exposure to C8 had actually harmed people. Moreover, DuPont agreed that if the study did prove that the C8 had caused certain diseases, those who suffered from diseases connected to C8 would be entitled to sue individually for personal injury.

It’s not quite clear why DuPont agreed to the independent study. Perhaps it was the knowledge that most medical monitoring programs fail to attract enough participants, which usually makes it almost impossible to draw reliable inferences about disease clusters. But in this case, nearly 80 percent of the surrounding community in West Virginia and Ohio showed up at makeshift medical clinics in trailers around the region to have their blood drawn and a health care questionnaire completed. Community members were, more often than not, drawn by the $400 checks (pulled from the DuPont settlement) that the enterprising team of medical researchers offered to each man, woman, and child who participated.

«We have families of five dragging their three kids kicking and screaming, and the parents are saying, ‘Yes, you’re going to get stuck in the arms — that’s $2,000!'» one local resident told The Huffington Post.

The C8 science panel, which took seven years to complete its research, ultimately linked C8 exposure to six diseases: ulcerative colitis; pregnancy-induced hypertension; high cholesterol; thyroid disease; testicular cancer; and kidney cancer. The panel’s findings, published in several peer-reviewed journals, were remarkable because they proved that the chemical pretty much affected the entire body, even at low exposure levels. The researchers concluded that C8 posed health threats at just 0.05 parts per billion in drinking water for people who drank that water for a single year. They found that the average C8 level in blood samples from the mid-Ohio Valley was 83 parts per billion. The average C8 level for those living closest to the plant — whose drinking water came from Ohio’s Little Hocking water district — was more than 224 parts per billion compared to 4 parts per billion for average Americans.

Once the connection between C8 exposure and the diseases was established, more than 3,500 Ohio Valley residents, including Carla Bartlett, filed personal injury cases against DuPont. Bartlett’s case was the first to go on trial this past September. The court’s verdict in her favor might just set the tone for the rest of cases that will come to trial.

Still, there are many who feel the company will keep trying to wriggle its way out of its responsibilities. (During Bartlett’s trial, for instance, DuPont attorneys argued that her cancer was triggered by her obesity rather than C8, even though, as per terms of the class action suit settlement, DuPont isn’t permitted to dispute the fact that C8 can cause the kind of cancer she endured.)

«I’ve been at it 16 years, if that tells you anything,» Joe Kiger, a local gym teacher and lead plaintiff in the original 2005 class action suit, told the . «When this all started, I did not think it would get out of hand like it has, but we kept finding out more and more of what DuPont did, what the cover-ups were, them knowing full well that this stuff was toxic.» Kiger — who suffers from numerous kidney and liver problems and and had to have surgery following a heart attack in May — is a member of Keep Your Promises DuPont, a community-based organization working to hold the company accountable for its actions. «Our biggest faith and trust we have is in our utilities,» he said. «We flip that light switch on, we expect it to come on. We don’t think anything about it. You turn on your tap to get water, you expect that water to be clean and not have all these chemicals in it. I think now, people are starting to find out that someone has lied to them.»

To understand how C8 managed to remain in use for so long requires a look back at the history of chemical regulation in the US, and the role that DuPont itself played in crafting those laws.

Since the early 1970s, pressure had been growing to regulate the rising use of chemicals in almost every aspect of post-World War II American life. And few companies were as responsible for — or as dependent on — that expansion as DuPont.

In 1930, DuPont created Freon, making mass-market refrigerators and air conditioners possible for the first time. In 1935, a DuPont scientist invented nylon, a synthetic fiber that proved invaluable during World War II. Cellophane, Mylar, Tyvek, Rayon, Lycra — household names to this day — were all developed by DuPont in the past century. The company also made artificial fertilizers, fungicides, pesticides, plastics, and paints. «We have been proud to publicize the fact that more than 60 percent of our sales in 1950 resulted from products that were unknown, or at least were only laboratory curiosities, as recently as 1930,» a DuPont rep told a group of financiers in 1955. But as thousands of new chemical innovations entered the daily lives of Americans, pressure was also rising to find out what health risks many of them posed.

From may 1984 DuPont corporate managers meeting minutes: «None of the options developed are … economically attractive and would essentially put the long term viability of this business segment on the line.»

One of the first acts of the White House Council on Environmental Quality, after it was established in 1969, was to highlight the need for federal chemical controls — a system that would let regulators figure out which substances could pose public health risks before people got sick. «The Council’s study indicates the high-priority need for a program of testing and control of toxic substances,» it said as it released a 1971 report calling for new chemical rules. «We should no longer be limited to repairing damage after it has been done; nor should we continue to allow the entire environment to be used as a laboratory.»

For several years, the Manufacturing Chemists Association, an industry trade group that counted DuPont as a core member (known as the American Chemistry Council today), managed to block any attempt to regulate the industry. But as a growing list of chemicals like PCBs, asbestos, and vinyl chloride began to be linked to illness, so did the demand to regulate them. Foreseeing the inevitable, many chemical companies decided that it would be better to be involved in the drafting process than to risk the type of bans that barred the use of the notorious pesticide DDT in 1972.

DuPont had a key seat at that drafting table.

From: DuPont internal document, 1995: «We are concerned about the potential long term human health effects of these materials considering they all appear to have long biological half lives.»

Robert C. Eckhardt, a progressive Texas politician from a north Houston district packed with chemical and oil companies, is often described as the chief craftsman of the legislation that came out of this drafting process — the Toxic Substances Control Act (TSCA), which even today is the primary law regulating chemicals used in the US. First elected in 1966, Congressman Eckhardt was known for riding a bicycle to work at the Capitol — carrying his legislative files in a whisky case strapped to his bike — a habit that put him far ahead of the curve as an environmentalist and gained him support from early conservationists, especially after the 1970s’ energy crisis. During his career in DC, which ended in 1980, the Democratic congressman championed civil rights, fought to tax oil and gas companies, and helped ensure that core environmental statutes like the Clean Air Act and Superfund laws passed.

TSCA, as it stands today, was the product of an unlikely collaboration between the iconoclastic Eckhardt and DuPont.

Early meetings between Eckhardt and DuPont had gone so badly that Eckhardt stormed out of the room during a March 1976 negotiation. But as a draft chemical control bill passed the Senate, DuPont reluctantly returned to the table. One of the biggest sticking points was whether safety tests should be required  companies were allowed to put new chemicals on the market — an effort that the industry successfully blocked. «No mandatory testing was a huge compromise,» Rena Steinzor, University of Maryland School of Law professor and president of the Center for Progressive Reform, told the .

The bill that «Bicycle Bob» Eckhardt ultimately produced was so packed with compromises that some of his early supporters opposed the law’s final version. «I mean, it was [called] the  bill,» Steven D. Jellinek, the EPA’s first-ever assistant administrator for toxic substances, told the Chemical Heritage Foundation’s Oral History Project, referring to Richard Heckert, then a DuPont vice-president and the chair of the Manufacturing Chemists Association. «It was written by industry.»

Eckhardt’s good intentions might have been undermined by the fact that he was on the Senate Commerce Committee rather than the Environment and Public Works Committee. «The Senate Environment and Public Works Committee was composed of people who believed in the EPA’s mission and knew a great deal about it,» Steinzor says. «The Senate Commerce Committee, like its name, was focused on other concerns and not knowledgeable about toxic chemicals.»

Under the toothless TSCA law that DuPont helped write, industrial chemicals — unlike pharmaceuticals or pesticides — do not have to be tested before they are put on the market. The law does require that the EPA keep a current list of all chemicals used commercially in the US, but it does not require that the chemicals be tested for environmental or human health impacts. Additionally, TSCA allows manufacturers to claim some information, including the chemical’s identity, as a trade secret.

Though the law also requires manufacturers give the EPA some information necessary to assess a new chemical’s safety, roughly 60,000 chemicals that were in use at the time TSCA was enacted were exempted from this rule. These chemicals include bisphenol A (BPA), formaldehyde and several flame retardants — all of which have since been found to present significant risks to human health and the environment. Today, there are more than 85,000 industrial chemicals in commercial use in the US — roughly 2,000 new chemicals are introduced every year in the US — but federal regulators have so far required only a tiny percentage of these to undergo any safety testing. You can literally count on one hand the number of chemicals that EPA has banned or widely restricted under TSCA: asbestos, PCBs, dioxin, CFCs, and hexavalent chromium (made famous in the movie ). That’s only five chemicals in nearly 40 years.

«In many ways, C8 is a poster child for the failures of US toxic chemical law,» says Bill Walker, one of the authors of the Environmental Working Group (EWG) report on C8. «Between 3M and DuPont you have a increasingly damning cover-up. And yet the law is so toothless that neither company was really concerned about being caught by the EPA.»

The lack of safety testing helps explain why, back in 1998 when the Tennants first contacted Bilott, virtually no one outside of DuPont and 3M — not EPA field inspectors,  chemists, or state environmental testing laboratories — had ever heard of C8. The two companies essentially had a monopoly on information relating to this chemical. DuPont used that monopoly to illegally cover up its own research that showed that C8 was making its workers ill.

«But for the lawsuit, it is very likely that the EPA would be completely unaware of this chemical as well its toxicological profile,» says Ned McWilliams, another plaintiff’s attorney. «This lawsuit quite literally blew the whistle on this still unregulated chemical.»

DuPont, unsurprisingly, plans to appeal the court’s verdict. «The knowledge base around [C8], its environmental footprint, and its health profile has evolved,» company spokesperson Dan Turner told the . «Over the same period, the chemical industry and its regulators have also learned a great deal about how to operate more safely, sustainably and to reduce emissions.» The company has, in the meantime, spun off its Teflon-related operations into another company, called Chemours, in a move that could limit the amount of compensation that plaintiffs can recover.

Over the past few years, DuPont, 3M, and other chemical firms have begun marketing C8-free Teflon, and recent studies show that the levels of C8 in most people’s blood are dropping. Unfortunately, the new chemicals that have replaced C8 are also raising concerns. «These next generation PFCs [perfluorinated chemicals] are used in greaseproof food wrappers, waterproof clothing and other products,» the EWG’s «Poisoned Legacy» report says. «Few have been tested for safety, and the names, composition and health effects of most are hidden as trade secrets.»

On a positive note, efforts to strengthen TSCA, which is the only major environmental law that has not been updated since it was first enacted, have gained steam in recent months. This fall, Congress was on the verge of passing TSCA reform measures. The House and the Senate introduced separate TSCA reform bills this year and while the House passed its bill (HR 2576) in June, and the Senate was yet vote on its bill (S 697) as this story went to press. Reforms proposed by these bills include speeding up the pace of the EPA’s chemical assessments, changing how the agency prioritizes chemicals for safety review, and amending TSCA’s definition of chemicals that may pose an «unreasonable risk» of harmful exposure.

Still, critics say these efforts fall short of what’s needed and may be at risk of repeating the errors of the past.

«Neither bill provides the EPA with the resources to act quickly enough on reviewing and regulating the use of chemicals that can cause cancer and other serious health problems,» Scott Faber, the Environmental Working Group’s senior vice-president for government affairs told the . «Neither clears away the legal hurdles that prevent the EPA from banning chemicals like asbestos, which we already know are dangerous.» Faber is also concerned that the reforms might interfere with regulatory laws introduced by states and other local governments to make up for the lack of effective federal oversight of chemicals. (There are about 172 individual laws regulating chemicals in 35 US states, and another 100 or so similar bills have been under consideration in 28 states this year.)

In the end, it all comes down to the need for a strong political push that can override industry influence and introduce laws to regulate chemicals before they cause the kind of harm that C8 has wreaked. The history of C8, still unfolding, offers many lessons for those battles.

This piece was reprinted by Truthout with permission or license. It may not be reproduced in any form without permission or license from the source. 

SHARON KELLY

Sharon Kelly is an attorney and freelance writer based in Philadelphia. She has reported for The New York Times, The Nation, National Wildlife, Earth Island Journal, and a variety of other publications. Prior to beginning freelance writing, she worked as a law clerk for the ACLU of Delaware.

DuPont’s Herbicide Goes Rogue
By Jim Hightower, Other Words | Op-Ed

Teflon, Fatalism, and Accountability

By P.L. Thomas, The Becoming Radical | Op-Ed

Chemical Industry Increases Contributions and Lobbying as Congress Takes Up Chemical Bill

By Staff, MapLight Data | Press Release

Show Comments

DuPont начался с порохового завода после переезда семьи Дюпон в США в 1802 году. Деньги на него эмигрантам дали хорошие друзья семьи — французские масоны: финансист Жак Некер и маркиз де Лафайет, ведь старший брат основателя компании был Великим казначеем масонской ложи Делавэра.

В 1902 году пороховой гигант начал выпускать краски и пластик. В 1903-м появилось научное подразделение, занимавшееся разработкой перспективных химических технологий. На его работу были отпущены немалые средства, а сотрудникам разрешалось заниматься не только прикладными, но и фундаментальными научными исследованиями. Именно там родились целлофан, фреон, тефлон, нейлон, лайкра, кевлар и прочие полезные материалы.

К середине 1930-х DuPont производила кучу всего, в том числе синтетические ткани и отбеливатели для бумаги. Правда, продвижению этих двух товаров препятствовала конопля — из нее делали бумагу, одежду, обувь, веревки, канаты, нитки. Площади ее посевов составляли миллионы гектаров.

Конопля

В 1935 году химики DuPont придумали нейлон, который стал мощным конкурентом конопляной нити. Конопля давно раздражала представителей компании, хотя бы потому, что вырабатываемая из нее бумага, в отличие от бумаги, производимой из древесины, не требовала отбеливания. А значит, не нужны были реактивы, которые производил химический гигант. И химики компании развернули против конопли широкое наступление.

В союзники был взят медиамагнат Вильям Херст, владевший огромным количеством газет и журналов, а также множеством заводов по производству древесной бумаги. Отныне в газетах Херста, а позднее — и во всех остальных, конопля величалась только по-мексикански — марихуана. И говорилось о ней уже не как о сельхозкультуре, а как о вреднейшем наркотике.

Цели, средства, тактика и стратегия борьбы против конопли были рассчитаны абсолютно точно, и уже во второй половине 1930-х годов в США и многих других странах ее выращивание было категорически запрещено и даже приравнено к уголовному преступлению. Зато продажи нейлона и бумажных отбеливателей выросли в несколько раз.

Небольшое отступление: Самое основное «призвание» конопли – это ее неограниченные текстильные возможности. Конопляное волокно отличается крепостью, стойкостью против гниения при длительном пребывании в воде и поэтому издавна служило лучшим материалом для канатов, веревок, рыболовных снастей, мешков, брезента, холста и парусины. Само английское слово canvas (парусина, холст) происходит от голландского слова «конопля». Конечно, вышеперечисленные товары не являются сейчас предметами первой необходимости, но чудесные свойства конопли можно применить и в современном мире. Конопляное волокно в 10 раз прочнее хлопка и может использоваться в производстве всех типов одежды. Притом изготовленная из конопли ткань гораздо полезнее для кожи, чем пропитанный химикатами хлопок.

Тут надо заметить, что сейчас очень многие материалы можно назвать натуральными лишь с большой натяжкой. Например, овец теперь уже не стригут, как раньше, вручную, а опрыскивают специальными химикатами, вызывая тем самым выпадение шерсти. Хлопок тоже стали собирать при помощи химии: двадцать пять пестицидных душей — и листья опадают сами. Да и для выращивания хлопка требуется огромное количество пестицидов (50% в США распыляется на хлопок!). Замена хлопка коноплей кардинально сократит их использование — у конопли мало врагов-насекомых.

Плюс к этому хлопок растет только в теплом климате и требует огромных затрат воды. Конопле требуется не так много влаги, и растет она, в общем-то, где угодно, не говоря уже о том, что в три-четыре раза превосходит хлопок по урожайности.

Точно так же, из конопли, собранной на одном гектаре, можно получить в четыре раза больше бумаги, чем из деревьев, выращенных на такой же площади. Для ее производства используется меньше едких и токсичных химикатов, чем из древесины. Конопляная бумага не требует отбелки хлором (побочный продукт этого процесса дает диоксин, одно из самых ядовитых веществ, отравляющее потом реки и моря). Говорят, доллары до сих пор делают из конопляной бумаги. Но только американцы в этом не признаются – они известные ханжи.

Фреон

Иногда компания сознательно шла на уничтожение собственных изобретений, но это уничтожение приводило к очередному ее росту. Так случилось с фреоном.

Фреон был создан в 1931 году. Вещество было нетоксичным, негорючим и не вызывающим коррозию, а кроме того, простым и дешевым в производстве. Его использовали в производстве кондиционеров и холодильных агрегатов, аэрозольных препаратов, для создания пенообразующих композиций, в синтетических моющих средствах, строительстве, машиностроении, авиационной промышленности и космических аппаратах.

Довольно долго фреон производила только DuPont, но в конце концов право выпускать его получили и другие. С появлением конкуренции рынок насытился, спрос упал, а вместе с ним упали и доходы DuPont. Решением проблемы мог стать переход на новые запатентованные концерном газы, каковыми стали охладитель Suva для холодильников и кондиционеров и пропеллент Dymel для аэрозолей. Правда, у них были недостатки по сравнению с фреоном — они были в несколько раз дороже и при этом хуже. Как следствие, покупать их не особенно хотели.

И вот тут вдруг неожиданно выяснилось, что фреон страшно вреден для окружающей среды. Были опубликованы исследования американских ученых, что именно этот газ виновен в возникновении обнаруженной в 1957 году озоновой дыры. Потребительские организации начали призывать обывателей бойкотировать аэрозольные дезодоранты, «зеленые» пикетировали химкомбинаты, государства подписывали пакты о снижении применения фреоносодержащих веществ. В 1985 году была подписана Венская конвенция об охране озонового слоя, спустя два года — Монреальский протокол об озоноразрушающих веществах. В 1990 году в отношении фреона было введено полное торговое эмбарго.

А теперь внимание: инициатором создания Монреальского протокола была компания DuPont.

К 2005 году только в США холодильников «наменяли» более чем на $220 млрд. Россия, в соответствии с Монреальским соглашением, не производит фреон уже с 1996 года, а покупает его заменители у DuPont.

Тем временем уже давно доказана полная невиновность фреона в возникновении озоновой дыры. Потому что дыра и не возникала вовсе, а существовала всегда. А фреон может разрушать озон лишь в лабораторной пробирке, ведь он в четыре раза тяжелее воздуха, следовательно, попав в атмосферу, он не поднимается на высоту в 30 км, где находится озоновый слой, а опускается в низины. Кроме того, абсолютно непонятно, почему дыра образуется над Антарктидой, в которой никаких выбросов фреона нет и быть не может по определению, а над крупными городами, где фреона тонны, никакие дыры не фиксируются.

Небольшое отступление: В 1969 году ученые впервые зафиксировали уменьшение озонового слоя над Северным полушарием. О том, что озоновый слой защищает нас от жесткого ультрафиолета, к тому времени уже знали и потому встревожились. Взялись за подсчеты. Оказалось, что с уменьшением озонового слоя на 1 % число больных раком кожи растет на 6 %. Ай, беда! За что же нам такое? Есть ли спасение?

По счастью, в 1973 году один немецкий химик – Крутцен и два американских – Роуленд и Молина обнаружили, что хлорфторуглеродные соединения (фреоны), столь широко используемые холодильной и прочей промышленностью, могут вступать в реакцию с озоном, разрушая его. Это правда. Но правда также и то, что озон – вещество очень активное и потому легко вступает в реакцию почти с чем угодно. Однако пресса, чуткая к сенсациям, тут же раструбила, что женщины, прыская из аэрозольных баллончиков, разрушают так нужный цивилизации озоновый слой. Виновник был найден и многократно уличен газетами! Немцу и американцам за такое чудесное открытие дали Нобелевскую премию. С этого момента откат назад стал невозможен.

Социалистические страны – Норвегия, Швеция и Финляндия, имманентно тяготеющие ко всему зеленому, феминистическому и эгалитарному, – предложили спасти планету от заразы, полностью запретив выпуск фреонов. Мир задумался – все-таки речь шла о полной перестройке химической промышленности. Но в 1985 году английские ученые весьма кстати открыли уменьшение концентрации озона и над Антарктидой. Тут же была принята венская конвенция по охране озонового слоя и подписан знаменитый Монреальский протокол об ограничении производства фреонов.

В СССР тогда как раз начиналась перестройка. Красный медведь изо всех сил старался выглядеть как можно приличнее и цивилизованнее, посему наряжался в платьице горошком и танцевал «Калинку» на задних лапах. Союз брался сразу за все, лишь бы его похвалили – выводил войска в рекордно короткие сроки, сокращал вооружения. Что еще хотите? Бороться с фреонами? Да об чем базар! В 1988 году СССР подписал Монреальский протокол, пообещав цивилизованному человечеству в течение 10 лет сократить производство фреонов на 50 %. А в 1992 году обновленная, суверенная демократическая Россия в эйфории свободы подписала в Копенгагене еще более жесткую редакцию Монреальского протокола, по которой с 1 января 1996 года вводился полный запрет на производство фреонов (не выполнили, конечно, после чего прилюдно каялись перед всем миром, кося под юродивых). Кстати, пробуждающийся Китай ничего не подписывал: мол, вот когда наша экономика станет такой же крепкой, как в развитых странах, вот тогда и будем вместе бороться за всеобщее спасение. В конце концов, больше всего фреонов произвели США, а не Китай, вот пускай они и латают озоновые дыры, не перекладывая борьбу на плечи других, менее «виноватых».

Резонный вопрос: а почему именно США так яростно боролись с фреонами? Очень просто: Монреальский протокол был подписан только потому, что за него обеими руками проголосовал транснациональный химический монстр – концерн Дюпона. К моменту описываемых событий корпорации принадлежали 225 заводов на 5 континентах. В год в мире продавалось почти на 40 млрд. долларов «дюпоновской» продукции. И около 2 млрд. долларов ежегодно Дюпон вкладывал в научные разработки.

К середине 1980-х корпорация была крупнейшим в мире производителем фреонов, и, естественно, нападки на фреоны концерну не очень нравились. Поэтому Дюпоном были брошены гигантские суммы на разоблачение озоново — фреоновой теории. Но! Не дураки сидели в руководстве концерна. Одновременно гигантские суммы были брошены и на поиск заменителя фреона. На всякий случай. И счастье улыбнулось миллиардерам – заменитель фреону был найден. И запатентован. После чего не стало в мире большего защитника озонового слоя, чем концерн Дюпон! Имея монополию на заменители фреона, Дюпон стал руками политиков и зеленых бороться за запрещение фреонов по всему миру, стараясь посадить недоразвитые и прочие страны на свою химическую иглу. Так недоказанная научная теория позволила подсуетившимся миллиардерам крупно заработать на дураках – в одних только Соединенных Штатах за отказ от фреона потребители заплатили 220 млрд. долларов.

А что же озоновый слой? Позже выяснилось, что озоновые дыры возникают, как правило, над зонами тектонических разломов. Все известные на сегодня озоновые аномалии, перенесенные с карт Центральной аэрологической обсерватории на карту геологических разломов, практически совпадают! Разрушение озона происходит из-за активной дегазации земной коры, которая выделяет водород и водородсодержащие газы. Они-то и разрушают озон. И сравнивать выброс фреонов из аэрозольных баллончиков и холодильников с природной дегазацией планеты просто смешно – Земля «газит» в 10 тысяч раз больше, чем все химические концерны планеты. Причем, что любопытно, периодическое истончение озонового слоя с последующим его утолщением – естественный для планеты процесс. Такой же естественный, как и колебание уровня Каспийского моря, с которым тоже пытались одно время бороться. Исследования члена-корреспондента РАН Андрея Капицы и других ученых убедительно продемонстрировали, что озоновые дыры возникали на планете задолго до того, как на планете появились химические фабрики. Потому что степень дегазации земной коры находится в прямой зависимости от солнечной активности. Их кривые практически совпадают.

Асбест

Похожая история произошла примерно в то же время с асбестом — он неожиданно был обвинен в нанесении непоправимого вреда здоровью людей.

Об опасных свойствах асбеста стало известно еще в начале прошлого века, когда у рабочего одного из английских карьеров была обнаружена спровоцированная асбестовой пылью похожая на пневмонию болезнь, названная «асбестозом». По странному стечению обстоятельств, эта болезнь не волновала общество до тех пор, пока не истощились европейские запасы асбеста и главным его поставщиком не стал СССР.

Вот тогда-то общественность и забила в колокола. Исследования показали, что асбест может вызвать не только асбестоз, но и раковые опухоли. Минерал немедленно включили в группу веществ с достоверно доказанными канцерогенными свойствами. В СМИ прошло несколько ударных материалов об ужасном воздействии асбеста на организм человека.

Европа занялась сносом зданий, при постройке которых применялся асбест, и заменой шифера на крышах, ибо именно в шифере доля опасного вещества была особенно велика. Были потрачены десятки миллиардов долларов. В конце концов Европейская комиссия вообще запретила использование асбеста.

Как ни странно, но у такого запрета были и противники, например Всемирная организация здравоохранения. ВОЗ удивило то, что из более чем 300 веществ, включенных в «опасный» список, для запрета было выбрано далеко не самое опасное. Ведь даже для того, чтобы заболеть асбестозом, нужно не просто долгое время работать с асбестом, но не менее 15 лет дышать мелкой асбестовой пылью, а раковые опухоли проявляются уже как осложнение асбестоза. Да и сам асбестоз — заболевание чрезвычайно редкое: за последние 30 лет в России и Канаде — странах, в которых асбест применялся наиболее широко, — не было зафиксировано ни одного случая заболевания.

В глаза бросается одно интересное обстоятельство: «асбестовые гонения» начались после того, как сотрудник DuPont изобрел синтетический заменитель асбеста — номекс. После запрета именно он стал основным противопожарным и огнеупорным материалом (из него шьют костюмы пожарных, им укрывают все, что необходимо защитить от огня).

Сейчас компания отходит от устаревающего химического бизнеса и переходит на более перспективный биотехнологический. В самом конце прошлого века она купила крупнейшую в мире растениеводческую компанию Pioneer Hi-Bred International и производителя соевого белка Protein Technologies International.

Небольшое отступление: Асбест асбесту рознь. Во многом именно различия в физических и химических свойствах разных форм минерала и стали основой для нагнетания необоснованных страхов среди населения. Так, хризотиловый (белый) асбест при контролируемом использовании не представляет угрозы для здоровья. Даже при попадании в организм его волокна растворяются и выводятся в течение нескольких дней. А вот амфиболовый (голубой) асбест отличается стойкостью к кислотным средам и имеет большую длину волокон. Попадая в легкие, его частицы надолго задерживаются в организме и могут становиться причиной заболеваний. Однако в России и странах СНГ амфиболовый асбест никогда не применялся в гражданских целях. Так что даже старый шифер, которым может быть покрыт ваш дачный дом, не представляет угрозы.

Международная группа исследователей-биологов из Швейцарии, Великобритании, Германии и США в 1999–2010 годы изучала длительность выведения различных волокон из организма. По результатам исследований период растворения и выведения волокон хризотил-асбеста составил 0,3–11 дней.

Воспалительные процессы в организме человека может спровоцировать любая пыль (цементная, мучная, древесная, текстильная, целлюлозная, стеклопыль), если ее концентрация превышает предельно допустимые показатели (ПДК). При постоянном контакте с пылью высокой концентрации слизистые организма не справляются с задачей задержать и удалить чужеродные элементы. Частицы пыли накапливаются и могут стать причиной развития заболеваний. Но при контролируемом использовании такую ситуацию сложно себе представить.

В послевоенные годы в США и Западной Европе стремительно росли объемы производства амфиболового асбеста. В какой-то момент бесконтрольное взаимодействие с пыльным веществом, накапливающимся в организме, стало предметом общественного обсуждения. Амфиболовый асбест был запрещен, и рынок заполнили производители синтетических аналогов минерала.

Так получилось, что вокруг асбеста переплелись интересы целого спектра групп, каждая из которых преследует свои цели. Производители конкурирующих стройматериалов были заинтересованы в устранении с рынка товаров из хризотилцемента (доступных и долговечных); адвокатские конторы нашли золотую жилу, отсуживая у крупных компаний компенсации за якобы испорченное здоровье работников; строительные фирмы сколотили состояния на замещении и утилизации якобы опасных строительных материалов; врачи и чиновники выписывали «нужные» заключения и получали за это неплохой доход.

Тефлон

Американское федеральное агентство по защите окружающей среды (EPA) наложило запрет на сковороды с тефлоновым покрытием. В ходе лабораторных экспериментов с животными, которым вводились большие дозы одного из компонентов покрытия, выяснилось, что эти вещества способствовали возникновению рака печени, низкому весу новорожденных, вызывали проблемы с иммунной системой и процессом развития.

Тефлон — один из самых раскрученных промышленных продуктов, который нашел применение как в производстве кухонной утвари, так и в аэрокосмической и текстильной промышленности, в производстве сердечных клапанов, в электронике и изготовлении пакетов для поп-корна для микроволновых печей.

Тем не менее производителям было заявлено о необходимости сократить на 95% производство кислоты Pfoa до 2010 года и затем до 2015 года планомерно завершить ее производство, пишет итальянская La Stampa.

Американское агентство заявило, что будет продолжать исследовать влияние этого компонента на здоровье человека, чтобы понять, нужны ли дополнительные меры.

«Наука изучает все качества Pfoa, но обеспокоенность существует, и поэтому свести к минимуму последствия использования этого вещества — совершенно справедливое решение и с точки зрения окружающей среды, и с точки зрения здоровья людей», — заявила Сьюзан Хейзен, заместитель руководителя отдела пестицидов EPA.

DuPont, одна из компаний, к которой было обращено требование, заявила, что исследования, проводившиеся ее специалистами и некоторыми независимыми учеными, свидетельствуют о том, что сковородки и другие предметы, сделанные из ее материалов, вполне надежны.

И все же восемь предприятий, использующих тефлон, согласились с программой: речь идет о 3M, Dyneon Arkema, AGC Chemicals, Asahi Glass, Ciba Specialty Chemicals, Clariant, Daikin и Solvay Solexis.

[источники]

Источники:

https://aftershock.news/?q=node/808710

Это копия статьи, находящейся по адресу http://masterokblog.ru/?p=53490.