Какие события происходили в мире во время выхода работы шпенглера закат европы

«Об истории пишут многие. Осмысляют ее единицы. Одним из таких гениев был Освальд Шпенглер (1880 — 1936). Главнейший труд всей его жизни – «Закат Европы» (первый том вышел в 1918, второй – в 1922). В этом поистине великом произведении он дает глубинное понимание философии истории. Как все сущее рождается, крепнет, достигает зрелости и затем неотвратимо угасает, умирая и возвращаясь в вечный космический поток жизни, так и культуры в своем развитии проходят те же самые жизненные стадии.

Развивая концепцию культур как наиболее крупных исторических организмов, в основе которых лежит своя уникальная душа, он описывает надвигающийся и уже ясно наблюдаемый закат каменеющей западной цивилизации, закат предопределенный и неотвратимый. Цивилизация по Шпенглеру – это неизбежная судьба всякой культуры; это то, что остается, когда культура умирает, переходя в окостеневшие формы всепоглощающего техницизма, бессмысленности и бесплодия.

Хотел бы представить читателю, не знакомому с «Закатом Европы», видение Шпенглером судьбы Запада, его государственных форм и западных демократий, а также судьбу «международного права», на наших глазах превращенного Западом в бандитизм. Сегодня эти вопросы волнуют очень многих, и, несмотря на усвоенную со школьной скамьи веру в бесконечный прогресс, мы интуитивно и в каком-то трансцендентном предчувствии ощущаем нечто непостижимо зловещее и неотвратимое, нависшее над «цивилизованным миром». Его предвидение настолько актуально, что кажется, будто это сказано сегодня! (Курсив – мой.)

«Суверенность, суверенитет — жизненный символ высшего порядка. Сила руководства является несомненным признаком жизненной силы политического единства, причем до такой степени, что потрясение существующего авторитета превращает всю нацию в объект чужой политики, причем очень часто навсегда…

[Из Англии] пошло бесцеремонное использование денег в политике — не тот подкуп отдельных занимающих высокое положение личностей, какой был характерен для испанского и венецианского стиля, но обработка самих демократических сил. Здесь в XVIII в. впервые планомерно с помощью денег организуются парламентские выборы, а затем — ими же — проводятся и постановления нижней палаты, а что до идеала свободы печати, то здесь же был открыт и тот факт, что пресса служит тому, кто ею владеет. Она не распространяет «свободное мнение», но его создает.

Вместе то и другое либерально, а именно свободно от оков связанной с землей жизни. Однако оба они без стеснения ориентированы на господство одного сословия, не признающего над собой суверенитета государства. Совершенно неорганичные дух и деньги желают государства не как естественно произросшей формы, обладающей великой символикой, но как учреждения, служащего одной цели… Парламентаризм пребывает сегодня в полном упадке. В самом деле, всякая современная избирательная кампания — это проводимая посредством избирательного бюллетеня и разнообразных подстрекающих средств, речей и писаний гражданская война.

С началом XX в. парламентаризм, в том числе и английский, скорым шагом приближается к той роли, которую он сам готовил королевской власти. Парламентаризм делается производящим глубокое впечатление на толпу верующих представлением, между тем как центр тяжести большой политики перераспределяется на частные круги и волю отдельных личностей… Через два поколения появятся те, чья воля сильнее суммарной воли всех жаждущих покоя. В эти войны за наследство целого мира будут вовлечены континенты, мобилизованы Индия, Китай, Южная Африка, Россия, ислам, в дело будут введены новые и сверхновые техника и тактика.

Единственная мораль, которую допускает сегодня логика вещей, — это мораль альпиниста на крутом гребне. Минутная слабость — и все кончено. Вся сегодняшняя «философия» — не что иное, как внутреннее капитулянтство и самораслабление, и еще трусливая надежда на то, что с помощью мистики удастся увильнуть от фактов. То же было и в Риме… (Шпенглер недаром берет «философию» в кавычки. Мы, ныне живущие, не увидим ли здесь современное слюнтяйство «прав и свобод»? – Е.Ч.)

«Быть в форме» (in Verfassung) — от этого зависит теперь все. Приходит тяжелейшее время из всех, какие только знает история высокой культуры.

В начале, там, где цивилизация движется к полному расцвету — т.е. сегодня, — высится чудо мировой столицы, этот великий каменный символ всего бесформенного, чудовищного, великолепного, надменно распространяющегося вдаль. Оно всасывает в себя потоки существования бессильной деревни, эти человеческие толпы, передуваемые с места на место, как дюны, как текучий песок, ручейками струящийся между камней. Дух и деньги празднуют здесь свою величайшую и последнюю победу. В образе демократии восторжествовали деньги. Было время, когда политику делали только они. Однако стоило им разрушить старинные культурные порядки, как из хаоса является новая, всепревосходящая, достигающая до первооснов всего становления величина: люди цезаревского покроя. Силы крови, первобытные побуждения всякой жизни, несломленная телесная сила снова вступают в права своего прежнего господства. Раса вырывается наружу в чистом и неодолимом виде: побеждает сильнейший, а все прочее — его добыча.

Потоки крови обагрили в эпоху борющихся государств мостовые всех мировых столиц, чтобы превратить великие истины демократии в действительность. Теперь эти права завоеваны, однако внуков даже наказаниями не заставишь ими воспользоваться. Еще сто лет — и даже историки уже не понимают этих старых поводов для раздора. Уже ко времени Цезаря приличная публика почти не участвовала в выборах. В речи за Сестия Цицерон указывает на то, что на плебисцитах присутствует по пять человек от каждой трибы, которые к тому же принадлежат к другой трибе. Однако и эти пятеро приходят сюда лишь для того, чтобы продаться власть имущим. А ведь пятидесяти лет не прошло с тех пор, как италики за это самое право голоса гибли массами.

Мир во всем мире — который воцарялся уже часто — содержит в себе частный отказ колоссального большинства от войны, однако одновременно с этим инеявную их готовность сделаться добычей других, которые от войны не отказываются. Начинается все желанием всеобщего примирения, подрывающим государственные основы, а заканчивается тем, что никто пальцем не шевельнет, пока беда затронула лишь соседа. (Насколько точно сто лет назад Шпенглер предвидел современные «европейские ценности»! –Е.Ч.)

Современные средства на долгие годы останутся парламентскими: выборы и пресса. Что до свободной прессы, то пускай мечтатели удовольствуются тем, что она «свободна» по конституции; знаток же спрашивает лишь о том, в чьем распоряжении она находится… Форма правящего меньшинства беспрерывно развивается дальше — от сословия через партию к свите одиночки. Поэтому конец демократии и ее переход к цезаризму выражаются в том, что исчезает вовсе даже не партия третьего сословия, не либерализм, но партия как форма вообще. Умонастроение, популярные цели, абстрактные идеалы всякой подлинной партийной политики уходят, и на их место заступает частная политика, ничем не скованная воля к власти немногих людей расы…

Демократия так бы и осталась в умах и на бумаге, когда бы среди ее поборников не оказывались подлинные властительные натуры, для которых народ не более чем объект, а идеалы не более чем средства, как ни мало они зачастую сознавали это сами. Абсолютно все, в том числе и наиболее беззастенчивые методы демагогии, — все это было разработано честными, но практичными демократами…

В начале демократии весь оперативный простор принадлежит одному только духу. Не может быть ничего благороднее и чище, чем ночное заседание 4 августа 1789 г., где люди, имея власть в своих руках, совещались относительно всеобщих истин, а в это время реальные власти собрались с силами и отодвинули фантазеров в сторону. Однако уже довольно скоро о себе заявляет другая составляющая всякой демократии, напоминая о том, что конституционными правами можно воспользоваться, лишь имея деньги…

Пробуждается, наконец, ощущение того, что всеобщее избирательное право вообще никакого действительного права не содержит даже в отношении выбора между партиями, потому что выросшие на его почве властные образования с помощью денег господствуют над всеми духовными средствами воздействия, направляя по собственному усмотрению мнение отдельного.

Книжный мир с его изобилием точек зрения, принуждающим мышление к выбору и критике, сделался по преимуществу достоянием лишь узких кругов. Народ читает одну, «свою» газету, которая ежедневно в миллионах экземпляров проникает во все дома, уже с утра пораньше околдовывает умы своими чарами и самим своим внешним видом обрекает книги на забвение; а если та или другая книга все же в поле зрения попадет, предпринятой заблаговременно критикой газета их действие выключает. Публичная истина момента, которая лишь и имеет значение в фактичном мире действий и успехов, является сегодня продуктом прессы. Истинно то, чего желает она. Ее командиры создают, преобразуют, подменяют истины. Три недели работы прессы — и весь мир познал истину…

Бои, происходящие сегодня, сводятся к выхватыванию этого оружия друг у друга. Когда власть газет делала свои первые невинные шаги, ее ограничивали цензурные запреты, которыми защищались поборники традиции, а буржуазия вопила, что духовная свобода под угрозой. Читатель ничего не замечает, между тем как его газета, а вместе с ней и он сам меняют своих властителей. Деньги торжествуют и здесь, заставляя свободные умы себе служить. Народ как толпу читателей выводят на улицы, и она ломит по ним, бросается на обозначенную цель, грозит и вышибает стекла. Кивок штабу прессы – и толпа утихомиривается и расходится по домам. Пресса сегодня – это армия, тщательно организованная по родам войск, с журналистами-офицерами и читателями-солдатами. Однако здесь то же, что и во всякой армии: солдат слепо повинуется и цели войны и план операции меняются без его ведома. Читатель не знает, да и не должен ничего знать о том, что с ним проделывают, и он не должен знать о том, какую роль при этом играет. Более чудовищной сатиры на свободу мысли нельзя себе представить. Некогда запрещалось иметь смелость мыслить самостоятельно; теперь это разрешено, однако способность к тому утрачена. Всяк желает думать лишь то, что должен думать, и воспринимает это как свою свободу…

И вот еще одна сторона этой поздней свободы: всякому позволено говорить что хочет; однако пресса также свободна выбирать, обращать ей внимание на это или нет. Она способна приговорить к смерти всякую «истину», если не возьмет на себя сообщение ее миру — поистине жуткая цензура молчания, которая тем более всесильна, что рабская толпа читателей газет ее наличия абсолютно не замечает…

Это конец демократии. Как английская королевская власть в XIX в., так парламент в XX в. неспешно становятся пышным и пустым спектаклем. Как в первом случае — скипетр и корону, так во втором — права народа с великими церемониями проносят перед толпой, соблюдая их тем скрупулезнее, чем меньше они значат на деле. Однако уже сегодня власть перемещается из парламентов в частные круги, и выборы у нас с той же неуклонностью, как в Риме, вырождаются в комедию. Деньги организуют весь их ход в интересах тех, у кого они имеются, и проведение выборов становится заранее оговоренной игрой, поставленной как народное самоопределение.

С помощью денег демократия уничтожает саму себя — после того как деньги уничтожили дух. Капиталистическая экономика опротивела всем до отвращения. Возникает надежда на спасение, которое придет откуда-то со стороны, упование, связываемое с тоном чести и рыцарственности, внутреннего аристократизма, самоотверженности и долга».*

*Цит. по: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т.2. Всемирно-исторические перспективы / Пер. с нем. и примеч. И.И. Маханькова. — М.: Мысль, 1998. — 606 с.

Биография автора

Освальд родился 29 мая 1880 года в небольшом провинциальном городе в Бланкенбурге. Его отец был небольшим чиновником в почтовой службе, и из-за его повышения семье пришлось переехать. С самого детства Освальд увлекался латинским языком, математикой и естественными науками. После обучения в университете он защитил докторскую диссертацию и начал свою деятельность в качестве преподавателя в Гамбурге.

Именно в это время он начинает активно заниматься публицистикой, но после прихода к власти нацистов практически все его работы подвергаются жесткой цензуре. Скончался автор 8 мая 1936 года, а незадолго до этого высказал предположение, что Третий Рейх не сможет просуществовать больше 10 лет. Как в будущем показала история, автор оказался прав.

Конспект для «Заката Европы» Шпенглер делал на протяжении всей жизни. Благодаря этому ему удалось создать феноменальную работу, которая навсегда закрепилась в анналах истории.

Философские взгляды

Даже краткого содержания «Заката Европы» достаточно, чтобы понять, что Шпенглер был на самом деле уникальной личностью. Его идеи не просто пользовались популярностью среди единомышленников, но и вызывали резонансы в сфере научных деятелей. Пристальное внимание он уделял взглядам, которые имели отношение к историческому развитию наций.

Именно всемирная история являлась основным объектом интересов автора, так как с самого детства он увлекался мировыми культурами и предпочитал рассматривать их в качестве полноценных органических форм. Первым, с чем был не согласен Шпенглер, стала классификация исторических эпох, которая использовалось уже на протяжении многих столетий и считалась устоявшейся.

По мнению автора, подобное деление было скучным и неправильным, так как приводило к появлению огромного количества вопросов и не позволяло найти на них ответы. Кроме того, такую классификацию было практически невозможно использовать в отношении неевропейской цивилизации. Краткое содержание «Заката Европы» в полной степени отображает основные идеи касательно этой проблемы.

Культура и кризис

В своей работе немецкий философ и математик призывает к новому пониманию мира. Произведение было написано до Первой мировой войны. Автор выделяет восемь «высоких культур», или цивилизаций:

• Вавилонскую;
• Египетскую;
• Китайскую;
• Индийскую;
• Классическую (греческая и римская);
• Арабскую;
• Западную;
• Мексиканскую.

Пять из перечисленных он использует в качестве примеров, но более подробно рассуждает об арабской, классической и западной культуре.

Шпенглер считает свою работу морфологией истории, то есть он рассматривает любую культуру отдельно, как живой организм, и пытается определить рождение, рост, упадок и смерть каждой. Кроме того, для Шпенглера ни одна из них не превосходит другие. Автор использует термин «культура», чтобы описать стадию роста и жизни или душу организма, и термин «цивилизация», чтобы определить стадию умирания организма, в которой исчезает человеческое творчество.

Душа культуры удерживается кровными узами, а цивилизация фактически разрушает ее, а с этим разрушением душа начинает умирать. Стадия цивилизации культуры может длиться сотни лет в окаменевшем состоянии. Поскольку они постоянно меняются, история представляет собой бесконечный ряд образований и трансформаций.

Три понятия жизненно важны для понимания морфологии истории Шпенглера:

• единство развития в жизни каждой отдельной культуры;
• любая стадия жизненного цикла длится примерно одинаковый промежуток времени;
• каждый этап связан с другими культурами.

Общая закономерность заключается в том, что все культуры начинаются в негородской среде, а затем постепенно переходят в развитие городов, в которых рост и материализм в итоге ведут к ее упадку.

Изучение истории

В «Закате Европы» Шпенглер сравнивает европейские условия с более поздними годами эллинистической Греции и Римской республики, заканчивающимися во времена императора Юлия Цезаря. Автор признает парадокс западной культуры, сначала чествуя ее классическую основу, а затем обращаясь к другим цивилизациям. Классические люди были статичны, но западные стали динамичными, всегда искали способы расширить свои возможности и владения.

Шпенглер следует циклической философии истории, в которой все культуры проходят цикл жизни, подобный человеческой жизни: рождение, молодость, зрелость, упадок и смерть. Циклы следуют базовому двухсотлетнему шаблону, хотя в такой основной культуре, как западная, может быть несколько таких циклов, идущих один за другим.

Немецкий философ отвергает линейный взгляд на историю и использование древне-средневеково-современного подхода к изучению истории. Он говорит, что каждая культура должна изучаться сама по себе. С этой интерпретацией публицист стал ранним сторонником исторического релятивизма, представления о том, что истина относится к каждому историческому периоду, то есть правда для одной культуры не может быть правдой для другой.

Автор, однако, не осознает внутреннее противоречие, присущее этой философии. Он не отрицает, что у культур могут быть идеалы, но отрицает неограниченный потенциал для достижения этих идеалов. Конец культуры будет определяться не выбором, а судьбой, концом, непохожим на судьбу, идеей древних греков.

Освещение Шпенглером религии, особенно иудаизма и христианства, сбивает с толку. Рассказ о христианстве начинается в главе 14, которая охватывает арабскую культуру и классифицирует религию как одну из мистических для этого региона. Для философа религия метафизическая и доказывается не знанием, а опытом.

В «Закате Европы» мыслитель определяет Запад как объединенные Западную Европу и Соединенные Штаты. Он не делает различий между этими двумя регионами, потому что, как он утверждает, они оба выросли из одной базовой культуры.

Три главные цивилизации

Шпенглер подробно рассматривает три культуры:

• «аполлинскую» классическую Греции и Рима;
• «магскую» культуру Ближнего Востока;
• «фаустовскую» культуру Западной Европы примерно с 1000 г. до н. э.

Основой каждой является ее концептуализация глубины.

Как отметил Кант в своей «Трансцендентальной эстетике», человек не испытывает непосредственно трехмерное пространство. Каждый глаз дает двухмерное изображение, и небольшое восприятие глубины сильно отличается от того, что происходит с длиной и высотой.

Люди понимают эти изображения, представляя, что объекты встроены в пространство, которое изображается в виде бесконечно расширяющейся трехмерной декартовой сетки.

Согласно Канту, эта идея пространства исходит из разума: пространство не наблюдается ни непосредственно, ни строго не выводится из наблюдения. Разум навязывает эту идею чувственным данным, которые иначе были бы бессмысленным смешением цветов. Согласно Шпенглеру, Кант описывает только априорную идею пространства для западного «фаустовского» человека. Аполлиновский человек концептуализировал пространство на модели твердых тел, а человек-маг основал свою картину на идее пространства, заключенного в пещере.

Шпенглер предсказывает будущую русскую цивилизацию, которая будет использовать изображение равнины с глубиной, аналогичной длине. Автор приводит немного доказательств этих поразительных заявлений, особенно о культурах Аполлина и Фауста, которые являются его основным направлением. С глубоким опытом связано понимание математики, науки, художественного выражения, этики и Бога. Классическая математика была основана на рациональных числах, арабская — на переменных, западная — на функции. Конечно, математическое доказательство справедливо в любой культуре, но культура определяет, какие математические проблемы представляются целесообразными для изучения.

Характерной формой искусства классического человека была скульптура, а для фаустовца — инструментальная музыка и импрессионистическая живопись. Магская этика была приглашением к благодати, в то время как фаустовская этика является категорическим императивом. Аполлинская культура считалась политеистической, думая об отдельных богах как о твердых телах, в то время как магская и фаустианская являются монотеистическими, полагая, что один Бог находится везде (как декартово пространство).

Следует отметить, что изначально никто не воспринимал анализ культурного единства Шпенглера всерьез. «Закат Европы» обычно принимался как культурный артефакт, книга была временно популярна, потому что она отражала широко распространенное чувство мрака после Первой мировой войны. Без сомнения, картина Шпенглера «Цивилизация» некрасивая. Однако это не так уныло, как могло бы быть. Если философ прав, то новая культура в итоге возникнет после того, как пройдут долгие столетия цивилизационной зимы.

В 1918 году был издан первый том «Заката Европы» Шпенглера. Кратко выложив свое недовольство историческими методами, автор произвел настоящий резонанс в обществе. За 10 лет до падения Третьего Рейха философ стал предрекать его падение и не ошибся. Осталось понять, прав ли он был в исчезновении западной цивилизации или впервые его слова не найдут практического подтверждения.

Освальд Шпенглер. История и политика. Избранные сочинения. СПб.: Владимир Даль, 2020. Перевод с немецкого Максима Медоварова, Андрея Радченко. Cодержание

Прошло чуть более ста лет после выхода в свет первого тома главного труда Освальда Шпенглера «Закат Европы» (1918). «Самое броское заглавие века», по выражению Карена Свасьяна, оказалось и самым спорным. Правильно ли ополчился Шпенглер на классическую схему «Древний мир — Средние века — Новое время», действительно ли концом всякой живой культуры является «бездушная», мертвящая цивилизация, что будет с «Западом», к которому так или иначе сегодня принадлежим все мы? Он замахнулся на слишком многое и слишком многое представлял очевидным. Так научные труды не пишут, но Шпенглер и не претендовал на научность. Он претендовал на судьбу.

Несомненно, он повлиял на многих историософов, от Тойнби до Хантингтона, конечно, его издевательски критиковали или просто игнорировали как дилетанта и мечтателя. Да и кем еще был этот гимназический учитель, автодидакт, проваливший защиту диссертации, математик, начитавшийся Гёте и Ницше и вздумавший поучать специалистов, что «об истории нужно писать стихи»? Не по ведомству ли чистого искусства стоит числить и его реквием Западу? Если только он не говорит, подобно платоновскому мифу об Атлантиде, что-то сверх. Что-то, чего мы не видим, поскольку до сих пор сидим, как мыши, внутри.

Столетие «Заката Европы» наложилось на множащиеся страхи. Глобальный мир зашевелился, сбрасывая с себя фукуямовское покрывало. Кризисы, терроризм, пандемия требуют не академического поиска причин и закономерностей, но экзистенциальных способов обживания, одомашнивания, сращения. Шпенглера снова читают. Пожалуй, не так, как читали в двадцатые — тридцатые, загипнотизированные грядущей войной, но и не так, как в восьмидесятые — девяностые, преисполненные оптимизма от «победы демократии». Еще нельзя сказать, что «оптимизм — это трусость», но уже не повернется язык назвать его здравомыслием.

Еще ведь вопрос, как читать Шпенглера? Шпенглер — мыслитель неудобный, непривычный, неполиткорректный. Человек для него хищник, жизнь — война, демократия — это власть стада, «равные права противоестественны», а будущее — за «цветными народами», которые «поднимают меч там и тогда, где и когда мы складываем наш». Он не уставал обличать современную массовую культуру, которая целиком укладывается в латинскую формулу panem et circenses («хлеба и зрелищ»), одним из первых заговорил о «диктатуре общественного мнения» и проницательно распознал в советском строе возвращение азиатского деспотизма, лишь формально прикрытого марксистскими лозунгами. Превозносил культ вождя и расы, но Гитлера не принял (насмешливо советовал «нордической» верхушке глянуть на себя в зеркало), а нацистскую расологию объявил «зоологией». В качестве идеала предложил «прусский стиль» — «гордую и скромную бедность, молчаливое выполнение долга, самоотречение во имя цели или убеждения, величие в покорности судьбе, верность, честь, ответственность». Никогда не был женат, жил в одиночестве, страдал, подобно своему кумиру Ницше, от сильных головных болей, собирал книги и восточное оружие, и писал, писал новую эпохальную книгу, новый «Закат», оставшийся, увы, в разрозненных рукописях.

Конечно, «на Западе» практически все наследие Шпенглера изучено и издано. Теперь там даже настало время призов. Вот, например, Шпенглеровское общество с 2018 года вручает премию имени Освальда Шпенглера за «вклад в изучение истории человечества, эволюции человека и состояния нашей цивилизации». Первым лауреатом стал небезызвестный Мишель Уэльбек, следующим — совсем недавно, в ноябре этого года — австриец Вальтер Шайдель, автор книги «Великий уравнитель» (2017), посвященной насилию и неравенству в человеческой истории. В России рецепция идей Шпенглера находится пока на этапе переводов. Кроме «Заката Европы», существующего уже в трех вариантах, русский читатель знаком с такими важными произведениями, как «Пруссачество и социализм», «Человек и техника», «Воссоздание Германского рейха» и «Годы решений». Рецензируемый сборник «История и политика» закрывает лакуны по части многих малых сочинений и прокладывает мостик к позднему Шпенглеру, автору таких неоконченных трудов, как «Пра-вопросы», «Ранняя эпоха всемирной истории» и «Я завидую каждому, кто живет». Все они есть в планах русских издателей, и можно только пожелать последним непреклонной воли к осуществлению задуманного.

Известно, что Шпенглер с детства мечтал о «большой книге». В десятилетнем возрасте он придумал себе «империю» — вплоть до карт, хронологии, законов и планов зданий; позже поиски формы вылились в попытку написать серию исторических драм и новелл и даже роман об «умирающем искусстве». Из всего этого был опубликован единственный рассказ — «Победитель», о художнике, погибшем в русско-японскую войну, — рассказ, который теперь можно прочесть и на русском. Но он, как и пресловутая диссертация о Гераклите, тоже включенная в состав сборника и представляющая собой довольно прямолинейную попытку толкования «темного философа» через «энергетическую теорию Маха и Оствальда», имеет, пожалуй, лишь антикварный интерес; куда более значимы статьи и выступления Шпенглера начиная с 1924 года, то есть после «Заката Европы».

Здесь Шпенглер примеряет на себя гиматий античного мудреца — учителя жизни и диагноста эпохи. Вот он держит речь перед студентами, призывая молодежь «воспитывать себя как материал для великого вождя», вот читает промышленникам доклад об «отношениях между мировой экономикой и мировой политикой», напоминая о важнейшей роли крупных залежей угля в становлении ведущих стран мира, вот ставит ни много ни мало задачи перед дворянством (города Бреслау, но фактически — всей Германии), приводя в пример английское высшее общество и его политический опыт. И даже отвечает телеграммой на кантианский вопрос из Америки «Возможен ли мир во всем мире?» — отвечает отнюдь не по-кантиански, в своем не терпящем возражений стиле, ибо: «Я вижу дальше, чем другие».

Наибольший интерес, безусловно, вызывает «историческая» часть сборника. Часто критиковали то представление Шпенглера, согласно которому высокие культуры появляются спонтанно, «внезапно», подобно растению, если пользоваться аналогией самого автора, пробившемуся из почвы. Ворчание Шпенглера по поводу того, что с него требуют каузальность там, где идет речь о «не поддающейся описанию внутренней достоверности», не возымело эффекта: требовалось объясниться. И вот, по сути, все свое последнее десятилетие (а умер он в 1936-м) Шпенглер работает над объяснением. Основная часть этой работы осталась в рукописях; но кое-что было опубликовано при жизни. Опубликованное и составило (за исключением «Человека и техники») примерно половину сборника «История и политика»: статьи «Возраст американских культур», «Боевая колесница и ее влияние на ход всемирной истории» и большая неоконченная вещь под названием «К всемирной истории второго дохристианского тысячелетия», задуманная в десяти частях, но реализованная только в двух.

Многие называют совокупность всех этих текстов третьим (или нулевым) томом «Заката Европы» — но теперь вернее было бы говорить о рассвете целого мира. Нет, Шпенглер не отходит от стволовых линий своего главного труда: противопоставление культуры-«растения» и цивилизации-«костюма» по-прежнему задает тон, а вместе с ними сплетаются в ДНК «Заката» и прочие «первоформы»: «тоска — страх», «становление — ставшесть», «время — пространство», «переживание — познание», «история — природа», «гештальт — закон», «физиогномика — систематика», «судьба— каузальность». Иной оказывается оптика взгляда: культуры наконец обзаводятся корнями и родственными связями — и вместо отдельных деревьев проступает лес.

Второе тысячелетие до н. э. Шпенглер считает «решающим в судьбе всемирно-исторического человека». Это было время расцвета и краха великих «игроков» бронзового века: Крита, Микен, Ассирии, хеттов, Нового царства в Египте, а также распространения по Евразии индоевропейских племен. Но теперь Шпенглера интересует не то, что разделяет эти культуры, а то, что сближает. Исследуя, по своему обыкновению, самые разные культурные проявления: орнамент, способы погребения, оружие, архитектуру, он выделяет три глобальных типа мировоззрений: «южное», «северное» и «западное». Меньше всего внимания он уделяет первому: этот тип характеризуется животным витализмом и свойственен пассивному населению южноазиатских регионов. А вот противостояние Севера и Запада составляет нерв всей последующей истории. Запад — уже не совсем тот Запад, что был в «Закате». Теперь это и Древний Египет, и мегалитическая Европа, и христианская (в терминах Шпенглера, «магическая») цивилизация — все то, что одержимо жизнью после смерти, личным бессмертием, культом кормления умерших, словом, потусторонним миром, по сравнению с которым посюсторонний есть лишь случайное, временное и малоценное пристанище.

Освальд Шпенглер. Рисунок Рудольфа Гросмана, 1922 год

Напротив, Север становится общим наименованием для тех культур (или лучше сказать, настроений?), для которых впервые именно посюсторонняя жизнь открывается как загадка, вызов, пространство поисков смысла. Здесь становятся важными прежде всего поступки, деяния и заслуженная ими слава. Бессмертия жаждут не «за гробом», а в «крови сыновей и памяти потомков». Гробница устраивается как памятник, а не дом мертвеца. Именно с северным мировоззрением Шпенглер связывает феномены религиозного индивидуализма, внутренней свободы, героической борьбы с судьбой, которые он теперь приписывает сразу всем «высоким культурам античности, Индии и Китая». Так Шпенглер вплотную (и за 14 лет до «Смысла и назначения истории») подбирается к осевому прорыву Карла Ясперса, когда «возникло все, что нам понятно и близко». Конечно, это мировоззрение близко и самому Шпенглеру. Собственно, его он и назвал «прусским стилем».

Безусловно, сегодня есть в чем возразить Шпенглеру. Продолжая оставаться приверженцем внезапных изменений, сторонником своего рода культурного катастрофизма, он лихим фоменковским жестом спрессовывает эпохи и тысячелетия. Так, он считает, что «люди стали способны говорить и выражать свои мысли вслух» лишь с V тысячелетия до нашей эры. Только тогда и именно поэтому оказалось возможным коллективное творчество, выразившееся в мегалитических постройках, создании поселений и государств. До этого одинокий человек бродил, ни в ком не нуждаясь, «гнездясь наподобие хищной птицы», «ревниво оберегая собственную власть и добычу». Поистине, как писал тот же Свасьян, «Шпенглер спроецировал на историю опыт собственного одиночества»! Но было бы слишком легко, осудив, отмахнуться.

Спустя несколько десятилетий после Шпенглера историю пишут совершенно иначе. Избегают смелых обобщений и далеко идущих выводов, с осторожностью обсуждают причины, выбирая в основном экономические и природные, да и те не решаясь предпочесть. Закапываются в факты, подтвержденные достоверными свидетельствами, а за неимением оных — оставляют белые пятна, внимательно следя, не появилась ли там «разоблачающая» надпись «Hic sunt leones» («Здесь водятся львы»). В результате при чтении современной исторической книжки кажется, что мы знаем меньше, чем за век до нас. Конечно, это «знание» разное. Можно только приветствовать идеалы строгой научной верификации. Но не следует забывать, что есть и иные, подспудные, факторы: общественное мнение, идеологическая ангажированность, позитивистский Zeitgeist. Реально ли исключить их влияние? Или прав Люсьен Февр, сказавший: «Нет истории, есть историки»? Раз так, тем более нужны львы. Такие, кто способен строить дерзкие теории и мыслить тысячелетиями, проникать в душу древних народов и уметь классифицировать не только черепки, но и символы. Такие, кто не боится ошибиться и устареть, быть критикуемым и пренебрегаемым. Наконец, такие — и это самое главное, — кто влюблен в историю настолько, что своей страстью оживляет ее, из каменной превращая в наделенную душой и духом, и заражает этой страстью идущих следом. Короче, такие, как Шпенглер.

Краткое содержание «Заката Европы» Шпенглера позволит понять, что из себя, по мнению автора, представляет время в историческом контексте. Он верил, что некоторые цивилизации переживают свой расцвет, а после этого неизменно погибают. Взяв за основу доклады и рефераты Отто Нейрата и Артура Шопенгауэра, Освальд Шпенглер смог создать теорию, которая уже более 100 лет используется историками. Онлайн резюме его работы позволит разобраться в особенностях взглядов автора и понять его цивилизационную теорию.

Биография автора

Освальд родился 29 мая 1880 года в небольшом провинциальном городе в Бланкенбурге. Его отец был небольшим чиновником в почтовой службе, и из-за его повышения семье пришлось переехать. С самого детства Освальд увлекался латинским языком, математикой и естественными науками. После обучения в университете он защитил докторскую диссертацию и начал свою деятельность в качестве преподавателя в Гамбурге.

Именно в это время он начинает активно заниматься публицистикой, но после прихода к власти нацистов практически все его работы подвергаются жесткой цензуре. Скончался автор 8 мая 1936 года, а незадолго до этого высказал предположение, что Третий Рейх не сможет просуществовать больше 10 лет. Как в будущем показала история, автор оказался прав.

Конспект для «Заката Европы» Шпенглер делал на протяжении всей жизни. Благодаря этому ему удалось создать феноменальную работу, которая навсегда закрепилась в анналах истории.

Философские взгляды

Даже краткого содержания «Заката Европы» достаточно, чтобы понять, что Шпенглер был на самом деле уникальной личностью. Его идеи не просто пользовались популярностью среди единомышленников, но и вызывали резонансы в сфере научных деятелей. Пристальное внимание он уделял взглядам, которые имели отношение к историческому развитию наций.

Именно всемирная история являлась основным объектом интересов автора, так как с самого детства он увлекался мировыми культурами и предпочитал рассматривать их в качестве полноценных органических форм. Первым, с чем был не согласен Шпенглер, стала классификация исторических эпох, которая использовалось уже на протяжении многих столетий и считалась устоявшейся.

По мнению автора, подобное деление было скучным и неправильным, так как приводило к появлению огромного количества вопросов и не позволяло найти на них ответы. Кроме того, такую классификацию было практически невозможно использовать в отношении неевропейской цивилизации. Краткое содержание «Заката Европы» в полной степени отображает основные идеи касательно этой проблемы.

Культура и кризис

В своей работе немецкий философ и математик призывает к новому пониманию мира. Произведение было написано до Первой мировой войны. Автор выделяет восемь «высоких культур», или цивилизаций:

• Вавилонскую;
• Египетскую;
• Китайскую;
• Индийскую;
• Классическую (греческая и римская);
• Арабскую;
• Западную;
• Мексиканскую.

Пять из перечисленных он использует в качестве примеров, но более подробно рассуждает об арабской, классической и западной культуре.

Шпенглер считает свою работу морфологией истории, то есть он рассматривает любую культуру отдельно, как живой организм, и пытается определить рождение, рост, упадок и смерть каждой. Кроме того, для Шпенглера ни одна из них не превосходит другие. Автор использует термин «культура», чтобы описать стадию роста и жизни или душу организма, и термин «цивилизация», чтобы определить стадию умирания организма, в которой исчезает человеческое творчество.

Душа культуры удерживается кровными узами, а цивилизация фактически разрушает ее, а с этим разрушением душа начинает умирать. Стадия цивилизации культуры может длиться сотни лет в окаменевшем состоянии. Поскольку они постоянно меняются, история представляет собой бесконечный ряд образований и трансформаций.

Три понятия жизненно важны для понимания морфологии истории Шпенглера:

• единство развития в жизни каждой отдельной культуры;
• любая стадия жизненного цикла длится примерно одинаковый промежуток времени;
• каждый этап связан с другими культурами.

Общая закономерность заключается в том, что все культуры начинаются в негородской среде, а затем постепенно переходят в развитие городов, в которых рост и материализм в итоге ведут к ее упадку.

Изучение истории

В «Закате Европы» Шпенглер сравнивает европейские условия с более поздними годами эллинистической Греции и Римской республики, заканчивающимися во времена императора Юлия Цезаря. Автор признает парадокс западной культуры, сначала чествуя ее классическую основу, а затем обращаясь к другим цивилизациям. Классические люди были статичны, но западные стали динамичными, всегда искали способы расширить свои возможности и владения.

Шпенглер следует циклической философии истории, в которой все культуры проходят цикл жизни, подобный человеческой жизни: рождение, молодость, зрелость, упадок и смерть. Циклы следуют базовому двухсотлетнему шаблону, хотя в такой основной культуре, как западная, может быть несколько таких циклов, идущих один за другим.

Немецкий философ отвергает линейный взгляд на историю и использование древне-средневеково-современного подхода к изучению истории. Он говорит, что каждая культура должна изучаться сама по себе. С этой интерпретацией публицист стал ранним сторонником исторического релятивизма, представления о том, что истина относится к каждому историческому периоду, то есть правда для одной культуры не может быть правдой для другой.

Автор, однако, не осознает внутреннее противоречие, присущее этой философии. Он не отрицает, что у культур могут быть идеалы, но отрицает неограниченный потенциал для достижения этих идеалов. Конец культуры будет определяться не выбором, а судьбой, концом, непохожим на судьбу, идеей древних греков.

Освещение Шпенглером религии, особенно иудаизма и христианства, сбивает с толку. Рассказ о христианстве начинается в главе 14, которая охватывает арабскую культуру и классифицирует религию как одну из мистических для этого региона. Для философа религия метафизическая и доказывается не знанием, а опытом.

В «Закате Европы» мыслитель определяет Запад как объединенные Западную Европу и Соединенные Штаты. Он не делает различий между этими двумя регионами, потому что, как он утверждает, они оба выросли из одной базовой культуры.

Три главные цивилизации

Шпенглер подробно рассматривает три культуры:

• «аполлинскую» классическую Греции и Рима;
• «магскую» культуру Ближнего Востока;
• «фаустовскую» культуру Западной Европы примерно с 1000 г. до н. э.

Основой каждой является ее концептуализация глубины.

Как отметил Кант в своей «Трансцендентальной эстетике», человек не испытывает непосредственно трехмерное пространство. Каждый глаз дает двухмерное изображение, и небольшое восприятие глубины сильно отличается от того, что происходит с длиной и высотой.

Люди понимают эти изображения, представляя, что объекты встроены в пространство, которое изображается в виде бесконечно расширяющейся трехмерной декартовой сетки.

Согласно Канту, эта идея пространства исходит из разума: пространство не наблюдается ни непосредственно, ни строго не выводится из наблюдения. Разум навязывает эту идею чувственным данным, которые иначе были бы бессмысленным смешением цветов. Согласно Шпенглеру, Кант описывает только априорную идею пространства для западного «фаустовского» человека. Аполлиновский человек концептуализировал пространство на модели твердых тел, а человек-маг основал свою картину на идее пространства, заключенного в пещере.

Шпенглер предсказывает будущую русскую цивилизацию, которая будет использовать изображение равнины с глубиной, аналогичной длине. Автор приводит немного доказательств этих поразительных заявлений, особенно о культурах Аполлина и Фауста, которые являются его основным направлением. С глубоким опытом связано понимание математики, науки, художественного выражения, этики и Бога. Классическая математика была основана на рациональных числах, арабская — на переменных, западная — на функции. Конечно, математическое доказательство справедливо в любой культуре, но культура определяет, какие математические проблемы представляются целесообразными для изучения.

Характерной формой искусства классического человека была скульптура, а для фаустовца — инструментальная музыка и импрессионистическая живопись. Магская этика была приглашением к благодати, в то время как фаустовская этика является категорическим императивом. Аполлинская культура считалась политеистической, думая об отдельных богах как о твердых телах, в то время как магская и фаустианская являются монотеистическими, полагая, что один Бог находится везде (как декартово пространство).

Следует отметить, что изначально никто не воспринимал анализ культурного единства Шпенглера всерьез. «Закат Европы» обычно принимался как культурный артефакт, книга была временно популярна, потому что она отражала широко распространенное чувство мрака после Первой мировой войны. Без сомнения, картина Шпенглера «Цивилизация» некрасивая. Однако это не так уныло, как могло бы быть. Если философ прав, то новая культура в итоге возникнет после того, как пройдут долгие столетия цивилизационной зимы.

В 1918 году был издан первый том «Заката Европы» Шпенглера. Кратко выложив свое недовольство историческими методами, автор произвел настоящий резонанс в обществе. За 10 лет до падения Третьего Рейха философ стал предрекать его падение и не ошибся. Осталось понять, прав ли он был в исчезновении западной цивилизации или впервые его слова не найдут практического подтверждения.

Предыдущая

Краткое содержание«Корзина с еловыми шишками» — краткое содержание рассказа К.Г. Паустовского

Следующая

Краткое содержание«Время всегда хорошее» — краткое содержание повести А. Жвалевского и Е. Пастернак