Какая практика применялась в отношении власти к бизнесу

👋 Привет Лёва
Середнячок

40/250

Задать вопрос

SneganaF

+20

Решено

11 месяцев назад

История

10 — 11 классы

Какая практика применялась в отношении власти к бизнесу?

контроль за бизнесом
поддержка бизнеса
включённость в бизнес
равно удаленность от бизнеса​

Смотреть ответ

1

Комментарии

a3otttttttt

Какое время? Какая страна?

SneganaF

Российская Федерация: продолжение реформ и политическая стабилизация.

Ответ

5
(1 оценка)

2

Dhududixic
11 месяцев назад

Светило науки — 2 ответа — 0 раз оказано помощи

Ответ:

равноудалённость от бизнеса

Объяснение:

(1 оценка)

https://vashotvet.com/task/13558303

• Предмет: История
• Автор: SneganaF
• Вопрос задан 4 года назад

<

>

Какая практика применялась в отношении власти к бизнесу?

контроль за бизнесом
поддержка бизнеса
включённость в бизнес
равно удаленность от бизнеса​

---

a3otttttttt:
Какое время? Какая страна?

SneganaF:
Российская Федерация: продолжение реформ и политическая стабилизация.

Ответы

Ответ дал: Dhududixic

6

Ответ:

равноудалённость от бизнеса

Объяснение:

Похожие вопросы

Математика

6 месяцев назад

ПОМОГИТЕ РЕШИТЬ 12Х(У+4)-18=90

Химия

6 месяцев назад

помогите все задания решить пожалуйста срочно нужно очень нужно помогите ​

Алгебра

7 месяцев назад

Найди три последовательных натуральных нечётных числа, если произведение первых двух из них на 52 меньше произведения двух последних

Другие предметы

7 месяцев назад

помогите с черчением​

Физика

5 лет назад

Наблюдаемые невооруженным глазом черные пятна на Солнце это?
а) искажения изображения в земной атмосфере
б) участки с пониженной температурой
в) точки выброса вещества из солнечной короны
г)

Алгебра

5 лет назад

решить два примера 30 баллов

Физика

6 лет назад

1.Потребитель мощностью Р=1 кВт соединен с источником напряжения U=220 В, который находится на расстоянии 400 м, двухпроводной линией из медного провода с площадью сечения S=2 мм2. Определите потери

Математика

6 лет назад

На складе было 480 березовых и 360 сосновых бревен. На доски распилили все березовые бревна и четвертую долю соснувых бревен. Сколько всего бревен распилили на доски?

Алексей Зудин

Государство и бизнес в России: эволюция модели взаимоотношений

Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2006

Алексей Юрьевич Зудин (р. 1953) — политолог,
доцент кафедры публичной политики ГУ ВШЭ, руководитель департамента
политологических программ Центра политических технологий.

 

Алексей
Зудин

 

Государство
и бизнес в России: эволюция модели взаимоотношений*

 

От
чего зависят и какими бывают отношения государства и бизнеса

Историческое
развитие сформировало относительно устойчивые и довольно разнообразные типы
отношений между государством и экономическими агентами. Различные масштабы и
форматы полномочий публичной власти во взаимоотношениях с экономикой и
обществом способствовали формированию различных политических моделей
государства, группировавшихся вокруг двух «полярных» типов — классического
либерального («минималистского») и «этатистского» (самодостаточного и доминантного)
государства[1]. Важную роль во
взаимоотношениях государства и бизнеса играют также исторические
особенности, которые на языке институционалистов получили название «обусловленного
развития» (path dependence). Отношения между государством и бизнесом
приобретают конкретные формы как под влиянием различий в траекториях
обусловленного развития, так и в результате конкретного выбора политического
курса, сделанного наиболее сильными акторами в поворотные моменты истории[2].

Серьезный отпечаток накладывают и национальные
особенности экономических систем. В рамках сравнительной политической экономии,
анализирующей разновидности капиталистических систем (varieties of
capitalism), принято выделять механизмы координации двух противоположных
типов: «либеральная рыночная экономика» (liberal market economies — LMEs), где
государство не играет активной роли, и «координируемая рыночная экономика»
(coordinated market economies — CMEs), где государство играет активную, но
преимущественно косвенную роль. Как правило, к категории «либеральной рыночной
экономики» относят небольшую группу стран: США, Великобританию, Ирландию. В
разряд стран с «координированной рыночной экономикой» попадает значительная
часть Европы: Германия, Швейцария, Нидерланды, Бельгия, Швеция, Норвегия,
Финляндия, Австрия[3]. В последнее время принято
также выделять особую, третью категорию: «рыночную
экономику, находящуюся под влиянием государства» («state-influenced»
market economies — SMEs), где государство играет
(точнее, играло в недавнем прошлом) активную и непосредственную роль в
координации национальной экономики. Сюда относят Францию (как относительно
успешный пример); другие страны «средиземноморского капитализма»: Италию,
Испанию, Португалию, Грецию (как относительно неудачные примеры); а также
некоторые страны Восточной Азии: Японию, Южную Корею и Тайвань[4].

Но на первое
место среди факторов, определяющих взаимоотношения государства и бизнеса,
обычно ставят «структуру государства», то есть особенности конституционного
строя и конфигурации центров принятия ключевых решений. Фрагментация
государства (разделение властей, федерализм и коалиционные правительства), как
правило, содействует повышенной фрагментации интересов бизнеса: предприниматели
будут стараться последовательно оказывать влияние на различные центры принятия
решений, один за другим, до тех пор, пока не обнаружат те точки, где к их
запросам отнесутся с достаточным пониманием. Различные формы политической
централизации государства, напротив, ограничивают доступ
к центрам формирования правительственной политики и побуждают группы интересов
бизнеса к консолидации[5].

Помимо
конституционной структуры большую роль играют и особенности институциональной
среды, непосредственно определяющие условия доступа и формы участия групп
интересов в политическом процессе («политический режим»)[6].
Политический режим задает рамки отношениям между государством и бизнесом.
Выделение доминирующей модели (или моделей) в известной степени условно: эти
отношения представляют собою дифференцированную систему, на каждом уровне (или
сегменте) которой могут преобладать различные устойчивые формы взаимодействия[7].

 

После
социализма: «капитализм без капиталистов»

На
взаимодействие между бизнесом и государством в России сильный отпечаток
накладывает их включенность в процесс «транзита», а также особенности
последнего. Во-первых, совмещение во времени «тройного перехода» — к рыночной
системе, демократическим политическим институтам, а также интеграция в
глобальную сеть экономических и политических связей — сделало трансформационные
процессы особенно сложными и противоречивыми. Во-вторых, переориентация на
новую модель развития после краха государственного социализма создала ситуацию
«капитализма без капиталистов»[8].
Социальных агентов модернизации — деловое сообщество и формирующийся средний
класс — отличает комплексная слабость. В-третьих, в результате распада структур
«партии-государства» и краха Советского Союза в состоянии глубокого кризиса
оказалось само государство. Можно встретить утверждения, что в России
политические институты и государство в целом оказались замещены «сетевыми
структурами власти»[9]. Не
вдаваясь в детальный разбор этого тезиса, можно ограничиться следующим:
российское государство отличается слабостью, то есть низким уровнем
институционализации, неконсолидированностью (вертикальной и горизонтальной
фрагментацией), большим влиянием неформальных группировок внутри госаппарата —
при том что монополия на принятие ключевых решений остается в руках
представителей исполнительной власти. Но общество продолжает оставаться
«государствоцентричным», то есть таким, в котором государство сохраняет большую
прагматическую и символическую ценность. Таким образом, неразвитость
альтернативных агентов модернизации сделала главной силой перемен слабое
российское государство. Оно выступает строителем рынка и фактическим создателем
национальных сообществ бизнеса.

По
классификации Ивана Селеньи, в странах Центральной и Восточной Европы выход из
социалистической системы происходил в рамках двух различных моделей:
«капитализма сверху» (трансформация партийной и государственной элиты в
предпринимателей) и «капитализма извне» (приход иностранного капитала). В
России, в отличие от остальных восточноевропейских стран, переход осуществлялся
только с использованием одной модели — «капитализм сверху» — и ее модификаций[10].

Результатом
стало появление раздробленного, маловлиятельного и тесно связанного с
государственными структурами бизнеса. Трансформация резко снизила возможности
групп интересов бизнеса. В «старых» секторах, унаследованных от советской
экономики, главным препятствием для коллективных действий было отсутствие
необходимых ресурсов, а находившиеся в долговременном упадке предприятия
оказались в положении «безбилетников» (free riders по терминологии Мансура
Олсона[11]).

В новых
секторах, связанных с формировавшейся рыночной системой (биржи, банки,
страхование, реклама), коллективные действия ослаблялись отсутствием доверия
внутри сообществ и повышенной склонностью к индивидуалистическим стратегиям. В
то же время появление значительного количества приватизированных крупных и
средних предприятий, а также длительное сохранение российских политических
режимов в неконсолидированном состоянии обусловили неустойчивость баланса в
отношениях бизнеса и государства.

 

Время
политического патронажа

В России смена
моделей отношений государства и бизнеса в федеральном центре в целом следовала
логике трансформации политических режимов. В период «двоевластия» и
«суперпрезидентской республики» (1991-1995) доминировала новая административная
и политическая элита. По данным Всемирного банка, в первой половине 1990-х
более половины «организаторов» ассоциаций бизнеса составляли бывшие чиновники
союзных и российских министерств[12]. Как
правило, ранние ассоциации бизнеса создавались «сверху» и только потом
«прорастали» на региональный и местный уровни, в сектора и отрасли.
Формирующееся сообщество и ассоциации бизнеса были расколоты на «новых
предпринимателей» и «красных директоров». Общепризнанный центральный союз
отсутствовал, между ассоциациями велась активная борьба за лидерство. Ранние
ассоциации отличались также невысоким уровнем охвата потенциальных членов.
Соперничество в отраслях и секторах соседствовало с перекрестным членством в
конкурирующих ассоциациях[13].
Большинство ранних ассоциаций представляли собой «персоналистские» объединения,
основу которых составляли узкие группы бизнесменов, сплотившиеся вокруг
конкретного лидера. Многие создавались как инструменты личного влияния своих
руководителей, выступавших в роли «политических предпринимателей». На базе
коммерческих предприятий и ассоциаций бизнеса были созданы «партии интересов»
для участия в выборах в Государственную Думу в 1993 году (и почти все они
потерпели поражение)[14].

Сближение
государства и капитала проходило по линии установления привилегированных связей
с наиболее крупными финансовыми структурами, способными взять на себя функцию
агентов государства или высшего политического руководства. Центральное место
среди них заняли патронаж и клиентела — разновидности иерархических отношений,
предполагавшие обмен покровительства политического или бюрократического патрона
на лояльность клиентов из бизнеса. Основными вехами этого процесса стали
учреждение института уполномоченных банков, акционирование Общественного
российского телевидения (ОРТ) в 1994 году (тогда пресса впервые заговорила о
«большой восьмерке» — по числу акционеров) и залоговые аукционы 1995-го.

Первое время
политические патроны прочно удерживали свои позиции, а сами отношения сохраняли
иерархический характер. При этом в разных секторах экономики практиковались
различные модели. В новых секторах деловые сообщества только начали
складываться, их корпоративные объединения были слабы, фирмы и предприятия были
включены в патронажно-клиентельные связи. Предприниматели из новых секторов
экономики не оказывали сколько-нибудь существенного влияния на принятие
решений.

Социальная и корпоративная организация старых
секторов экономики, унаследованных от государственной экономики, была заметно
выше. Через свои корпоративные объединения, такие как Российский союз
промышленников и предпринимателей (РСПП) и Лига оборонных предприятий, «красные
директора» пытались оказывать влияние на принятие решений. И в их отношении
государство использовало стратегии «сдерживания» и «умиротворения».

 

Возникновение
«симбиотических» отношений

Следующий этап
в развитии отношений государства и бизнеса (1994-1999) отличался особой
противоречивостью. В новой волне преимущество получили отраслевые и секторные
ассоциации, создававшиеся во многих случаях не «сверху», а «снизу».
Соперничество заметно ослабло, наметилось преодоление фрагментации в
представительстве интересов в секторах и отраслях. Ассоциации «второй волны»
отказываются от участия в выборах и переориентируются на лоббизм. Отраслевые и
секторные ассоциации бизнеса начинают сближаться со своими западными образцами.

Но государство
отказалось превратить ассоциации в своего основного посредника для
взаимоотношений с бизнесом. Был взят курс на легитимацию крупного бизнеса в
качестве второго субъекта модернизации. Перелом в отношениях бизнеса со своими
политическими патронами произошел на президентских выборах 1996 года. В ходе
избирательной кампании новая экономическая элита установила прямые связи с
высшим политическим руководством страны, а после выборов ее представители были
включены в высшие эшелоны исполнительной власти (Владимир Потанин, Борис
Березовский). Обретение узкой группой ведущих предпринимателей мощного влияния
после президентских выборов 1996-го нарушило политический баланс в отношениях
бизнеса и государства. Произошла маргинализация ассоциаций бизнеса, а
государство временно лишилось доминантного статуса. Трансформация
«суперпрезидентской республики» в полицентрический режим положила начало новому
этапу во взаимоотношениях государства и бизнеса. Патронаж уступил место «симбиотическим»
отношениям («сращивание», личная уния). Для особо привилегированной группы
бизнес-элиты связи в верхах стали такой же важной частью статуса, как и объем
контролируемого капитала. Ее все чаще стали отождествлять с «олигархией»[15].

Но эту часть
бизнес-элиты вряд ли можно считать «олигархией» в полном смысле этого слова:
отсутствовали не только формальная организация, но и неофициальная иерархия.
Консолидация оставалась на низком уровне, доминировали ориентация на
индивидуалистические стратегии и агрессивная защита автономии от государства и
собственного сообщества. Замена патронажа на «симбиотические» отношения с
властью подорвала иерархию, на которой прежде базировались внеинституциональные
отношения политической и экономической элит. Фигуры патрона и клиента стали
терять определенность. «Ведущий» и «ведомый» постоянно менялись местами, и
зачастую было трудно определить, кто от кого зависит.

Сокращение
дистанции между политической и экономической элитами стало фактором,
побуждающим — при возникновении такой необходимости — членов элиты
экономической идти на конфликт с властью. Отсутствие институциональных форм
наделяло конфликт внутри правящего слоя свойством быстрой эскалации. Борьба
вокруг итогов конкурса по «Связьинвесту» летом 1997 года показала, что изнанкой
«сращивания» стал перенос конфликтов из бизнес-среды в верхние эшелоны
государственной власти. Смещение Виктора Черномырдина с поста премьера в марте
1998-го привело к дальнейшей эскалации конфликта, а разрушение созданной им
неформальной системы взаимоотношений сломало равновесие во взаимоотношениях с
бизнес-сообществом. В середине лета 1998 года произошла новая эскалация: спустя
всего год после борьбы с молодыми реформаторами бизнес-элита перешла к борьбе с
президентом Борисом Ельциным. После августовского дефолта 1998 года коалиция
элит, на которую опирался режим, практически распалась.

 

Олигархов
сменяют «иерархи»?

Формирование
моноцентрического режима, превратившего президента Владимира Путина в ведущую
политическую силу, сопровождалось восстановлением иерархии во взаимоотношениях
политической и экономической элит. (Важной предпосылкой стал дефолт 1998 года,
резко сокративший финансовые ресурсы крупных бизнес-структур.) Государству
удалось вернуть себе функции ведущего агента модернизации и перевести крупный
бизнес в категорию «младшего партнера». Сами отношения подверглись существенной
перестройке. Их основой была провозглашена «равноудаленность», которая на
практике означала отказ от обязывающих связей с бизнесом и ликвидацию политических
инструментов, позволявших в недавнем прошлом оказывать политическое давление на
исполнительную власть в федеральном центре (смена собственников ОРТ, НТВ и
ТВ-6). Отличительными чертами новой модели отношений также стали: институционализация
(создание Совета по предпринимательству при правительстве и института
регулярных встреч членов бюро РСПП с президентом), корпоративизация
(повышение роли ассоциаций бизнеса), становление «режима консультаций»
(маргинализация конфликта и перевод отношений в формат согласований). Отношения
государства и бизнеса сделали шаг к сближению с неокорпоративной моделью[16].

Сохранялась и
двухсекторная система представительства (ассоциации и индивидуализированные
каналы), возникновение которой в России, как и в странах Запада, было вызвано
присутствием в бизнес-сообществе группы сверхкрупных компаний. Между
институтами ассоциаций и индивидуального представительства появились связи,
например крупные компании стали вступать в объединения бизнеса. В то же время
государство продолжало поддерживать выгодный для него политический баланс: на
ранней стадии была остановлена попытка РСПП превратиться в представителя всех
категорий бизнеса. Ниша представительства бизнеса в федеральном центре была
сознательно разделена «сверху» между четырьмя ведущими ассоциациями, две из
которых были созданы при содействии Кремля: «Деловая Россия» и ОПОРа
(Объединение предпринимательских обществ России)[17].
Государство фактически отказалось от дальнейшей институционализации отношений с
сообществом бизнеса (например, так и не был принят закон о лоббизме).

Очередной этап
в развитии взаимоотношений начался в связи с новым конфликтом двух субъектов
модернизации — государства и крупного бизнеса («дело “ЮКОСа”»)[18].
Превратив итоги приватизации в предмет публичного обсуждения в период
парламентских выборов 2003 года, Кремль поставил под вопрос статус самых
крупных частных собственников. Заметно изменилось соотношение сил в элите
бизнеса. После провала попытки объединенного «ЮКОСа» и «Сибнефти» превратиться
в лидера бизнес-сообщества и начала «дела Ходорковского» произошло серьезное
ослабление позиций крупного частного капитала. Из игры был выведен самый
масштабный автономный игрок, претендовавший на «соразмерность» с государством.
Ведущая роль перешла к компаниям, тесно связанным с государством. «Системный» «Газпром»
стал превращаться в новый полюс притяжения в бизнес-сообществе.

После выборов
2003-2004 годов президентская власть обрела «доминантный» статус. Механизмы,
которые обеспечивали взаимодействие власти и бизнеса в федеральном центре в
первые годы президентства Путина, оказались в состоянии кризиса. Возможности
для продвижения в новой Государственной Думе интересов бизнеса существенно
сократились. Отказавшись от пропорционального представительства депутатских
объединений, «Единая Россия» поставила под свой контроль и остальные ключевые
органы парламента — комитеты и комиссии. В результате полностью утратили
работоспособность основные механизмы лоббистской деятельности — депутатские
группы и межфракционные депутатские объединения. Возможности для автономного
лоббизма, не согласованного с доминантной «президентской» фракцией, существенно
уменьшились.

С большими
трудностями начал сталкиваться РСПП как головная ассоциация бизнеса, подвергся
перестройке и «режим консультаций», был распущен Совет по предпринимательству
при правительстве РФ. Вместо него был создан новый консультативный орган —
Совет по конкурентоспособности и предпринимательству. В отличие от его
предшественника, в Совет вошли не только предприниматели, но и высокопоставленные
чиновники и представители академических кругов. Новую ситуацию во
взаимоотношениях крупного бизнеса и федеральных властей обозначил премьер
Михаил Фрадков, обратившийся к ведущим предпринимателям с вопросом: «Вы готовы
встраиваться?»

В конце июня
2004 года состоялась несколько раз откладывавшаяся встреча Владимира Путина с
представителями бизнес-сообщества. «Расширенный» состав участников (наряду с
членами бюро РСПП — представители руководства ТПП, «Деловой России», ОПОРы,
двух ведущих банковских ассоциаций, а также крупнейших компаний, тесно
связанных с государством, таких как «Газпром») и новая политическая стилистика
(усиление дистанцированности президента от бизнеса) закрепили снижение
политического статуса крупного бизнеса во взаимоотношениях с властью.

Одновременно с
этим происходит расширение влияния государства в экономике: в экономической
политике правительства появляются «дирижистские» ноты. В новой модели «частно-государственного
партнерства» бизнес лишается статуса партнера: ему отводится роль скорее
поставщика ресурсов, а формулирование целей государство монопольно закрепляет
за собой. Неявным образом Кремль стал отказывать крупному бизнесу и в праве
самостоятельно определять цели социальных инвестиций и, таким образом,
препятствовать получению «репутационных» и политических дивидендов. На
среднесрочную перспективу отодвинута реализация проектов, предполагавших
существенное повышение роли ассоциаций бизнеса: повсеместное создание
«саморегулирующих организаций» с последующей передачей им части функций
государственных органов. Закрепляется сниженная автономия ассоциации,
представляющей интересы крупного бизнеса (смена руководства РСПП, вступление
его нового главы Александра Шохина в «Единую Россию»). Одновременно с этим
предпринимаются усилия, направленные на повышение статуса крупного
«неолигархического» и среднего бизнеса[19].

 

Сценарии
будущего: «китайская модель» или «государство компаний»?

Сейчас
политико-экономический порядок в России квалифицируются как «государственный
капитализм»[20]. В то же время вопрос о
новом месте государства в экономике остается открытым. Пока с высокой долей
определенности можно говорить лишь о повышении политической роли государства в
целом, включая и отношения с бизнесом. В официальной риторике государственный
капитализм отвергается в качестве национального ориентира, но при этом
официально признается важная роль государственных компаний[21].
Одновременно с этим повышенное внимание уделяется вопросам
«конкурентоспособности страны», а понятие «развития» начинает вытеснять прежний
эквивалент экономической политики правительства — «реформы». Косвенные признаки
говорят о формировании запроса на российскую разновидность «государства
конкуренции»[22], хотя сам этот термин и
не употребляется.

На первый
взгляд все это делает неактуальными в России формы отношений между государством
и бизнесом, характерные для Запада. В развитых странах глобализация отодвинула
на периферию модели отношений государства и бизнеса, классифицированные
английским политологом Уином Грантом как «государство ассоциаций» (ФРГ) и
«партийное государство» (Япония и Италия). На первый план выдвинулась новая
модель отношений — «государство компаний», ранее характерная только для США[23]. В
отношениях с государством несколько уменьшилась роль классических посредников
(традиционные ассоциации бизнеса и политические партии) и повысилось значение
новых посредников (политические подразделения внутри крупных фирм и независимые
консалтинговые агентства)[24].

Гораздо больше
оснований сближать нынешнюю российскую модель с современным «китайским
вариантом», который считается разновидностью «государственного корпоративизма».
В КНР к настоящему времени сформировался «системный» бизнес, тесно связанный с
правящей коммунистической партией и государством. Он вырос в результате
управляемой реформы сверху и очень дорожит своим нынешним положением.
Политическая лояльность и консерватизм китайского бизнеса — результат
последовательной политики руководства Коммунистической партии Китая. Несмотря
на свое доминирующее положение, правящая партия стремится своевременно
реагировать на запросы бизнеса. В 2001 году Цзян Цзэминь выступил с
принципиально важным заявлением о необходимости отмены запрета на прием
предпринимателей в правящую партию (веденный в 1989 году в связи событиями на
площади Тяньаньмэнь). В отношениях бизнеса с государством в КНР наряду с
ассоциациями появился второй безальтернативный посредник — партия. Но
современные китайские предприниматели и не стремятся к политической
самостоятельности. По данным опросов, проводившихся американскими
специалистами, по своим установкам китайские предприниматели мало отличаются от
административных и партийных кадров, а если и отличаются — то в еще более
консервативную сторону. Капиталисты в КНР — скорее «функциональная группа», а
не сплоченное сообщество с автономным групповым сознанием[25].

В то же время
вывод о победе «этатистского» начала над «частно-капиталистическим» в рамках
утвердившейся в настоящее время модели отношений государства и бизнеса в России
был бы преждевременным. Во-первых, потому, что и в федеральном центре, и в
регионах проявляются контртенденции, свидетельствующие о том, что политический
потенциал бизнеса ограничен, но не подавлен. К настоящему времени крупный
бизнес превратился во второй (после «силовиков») по значимости источник
рекрутирования политической элиты в федеральном центре и регионах. По данным
Института социологии РАН, по темпам роста представители бизнеса в несколько раз
опережали силовиков в качестве источников пополнения политической элиты.
Удельный вес выходцев из бизнеса в составе всех групп политической элиты
(включая административную) за первые два года правления Путина вырос в шесть
раз. Несмотря на более чем двукратное отставание от «силовиков» по удельному
весу (11,3% и 25,1% соответственно) присутствие представителей деловых кругов в
новом истеблишменте стало более заметным, чем в период правления Бориса Ельцина[26].
Эмпирическим подтверждением указанной тенденции стало не только появление
высших чиновников, начинавших свою карьеру как частные предприниматели (Юрий
Трутнев, Владимир Коган, Олег Митволь), но и расширенное представительство
бизнеса в обеих палатах Федерального Собрания (в Государственной Думе — после
выборов 1999 и 2003 годов, в Совете Федерации — после реформы 2000-го), а также
в региональных законодательных собраниях (там экономические интересы уже давно
превратились в одну из ведущих групп)[27].

Во-вторых, потенциальное
изменение формата политического режима после выборов 2007-2008 годов
(«деконцентрация в верхах»[28])
объективно расширяет возможности доступа к механизмам принятия решений для
наиболее ресурсных групп, прежде всего крупного бизнеса. Наконец, в-третьих,
ограниченность «государствоцентричной» модели при ориентации нового
политического режима на развитие делает для него практически безальтернативным
сотрудничество с бизнесом, включая формальное и неформальное делегирование
части своих функций при сохранении политического контроля над их реализацией.

Контекст политического
развития России в постсоветский период можно назвать «институциональной
ловушкой»: «государствоцентричная» модель исчерпала себя, но гражданское
общество остается все еще очень слабым[29].
Возможный выход из институциональной ловушки может состоять в том, что Кремль
будет вынужден брать на себя инициативу по конструированию негосударственных
партнеров с последующим делегированием этим продуктам «кремлевской сборки»
части своих функций. Итогом может стать создание сети «параллельных бюрократий»
в Государственной Думе, «доминантной» партии, Общественной палате, ассоциациях
бизнеса, а также наделение крупных частнокапиталистических структур
квазипубличными полномочиями[30].
Современная российская модель остается гибридной и внутренне противоречивой, а
баланс между государством и бизнесом — одновременно неустойчивым и подвижным.

---

* Основные положения, на которые опирается настоящая
статья, излагаются автором в следующих публикациях: Россия: бизнес и политика
// МЭиМО. 1996. № 3, 4, 5; Бизнес и политика в президентской кампании 1996 г. // Pro et Contra.
1996. Т. 1. № 1. С. 46-60; Социальная организация российского бизнеса: от
сегментации к дуализму // Куда идет Россия? 1997. Т. IV. С. 208-213;
Государство и ведущие бизнес-структуры: поиски модели взаимоотношений (Вместо
заключения) // Финансово-промышленные группы и конгломераты в экономике и
политике современной России. М.: ЦПТ-CIPE, 1997. С. 230-258; «Олигархия» как политическая проблема
российского посткоммунизма // Общественные науки и современность. 1999. № 1. С.
45-65; Частное предпринимательство в России: перспективы общественной
легитимации // МЭиМО. 2000. № 10, 11; Неокорпоративизм в России? Государство и
бизнес при Владимире Путине // Pro et Contra. 2001. Т. 6. № 4. С. 171-198;
Режим В. Путина: контуры новой политической системы. М.: Московский Центр
Карнеги, 2002; Взаимоотношения крупного бизнеса и власти при В. Путине и их
влияние на ситуацию в российских регионах // Региональная элита в современной
России / Под общ. ред. Я. Фрухтманна. М.: Либеральная миссия, 2005. С. 37-64;
Режим В. Путина: трансформация за границами «третьей волны // Пути России:
двадцать лет перемен / Под общ. ред. Т. Ворожейкиной. М.: МВШСЭН, 2005. С.
196-199; Бизнес, ассоциации и государство: сравнительный анализ перемен на Западе
и в «постсоциалистических» странах // Технологии политики / Под ред. И. Бунина.
М.: ЦПТ, 2006. С. 109-142; Новое коллективное действие: институциональная
трансформация групп интересов бизнеса в развитых странах // Год планеты. М.:
ИМЭМО РАН (в печати); Трансформация групп интересов бизнеса на Западе и
Востоке: предварительные итоги. Выступление на IV Всероссийском конгрессе политологов. 21 октября 2006
года. Москва, МГИМО (в печати).

Предметное поле статьи ограничено федеральным
центром. Отношения власти и бизнеса в российских регионах достаточно подробно
рассматриваются в работах отечественных политологов, экономистов, социологов,
политических географов. См.: Россия регионов: трансформация политических
режимов/ Под ред. В. Гельмана, С. Рыженкова, М. Бри. М.: Весь мир, 2000; Зубаревич
Н. Пришел, увидел, победил? // Pro et Contra. 2002. Т. 7. № 1; Она же. Зоны влияния
крупных корпораций в российских регионах // Региональная элита в современной
России…; Лапина Н. Бизнес и политика в современной России. М.: ИНИОН,
1998; Она же. Власть и бизнес: сохранится ли региональное многообразие?
// Региональная элита в современной России… Политика в регионах: губернаторы и
группы влияния. М.: ЦПТ, 2002; Туровский Р.Ф. Губернаторы и олигархи:
история отношений // Полития. 2001. № 5; Он же. Власть и бизнес в
регионах России: современные процессы обновления региональной элиты //
Региональная элита в современной России…; Система отношений корпорации «Лукойл»
подробно рассматривается в монографии Сергея Перегудова «Корпорации, общество,
государство» (М.: Наука, 2003). Автору неизвестны публикации, в которых
сколько-нибудь развернуто анализировались бы отношения между государством и
бизнесом в различных отраслях (секторах) российской экономики.

[1] См.: Dyson K.The State
Tradition in Western Europe. Oxford: Oxford University
Press, 1980.

[2] Martin
C.J. Consider the Source! Determinants of Corporate
Preferences for Public Policy. Working Paper No 1. School of Public Policy,
University College London. 2003. February. P. 21-22; Wilson G.K.
Thirty Years of Business and Politics. Working Paper No. 2. School of Public Policy,
University College London. 2003. February. P. 8.

[3] Hall
Peter, David Soskice. An Introduction to Varieties
of Capitalism // Hall Peter, Soskice David (Eds.). Varieties of Capitalism. The Institutional
Foundations of Comparative Advantage. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 1-68. Частным случаем бинарной классификации национальных
экономических систем можно считать различия между «англосаксонским
капитализмом» и «рейнским капитализмом». См.: Albert
M.Capitalism
against Capitalism. London:
Whurr, 1993; Hodges M., Woolcock S. Atlantic Capitalism versus Rhine Capitalism in the European Community // West European Politics. 1993. №
16(3). P. 329-344; Crouch C., Streeck W. (Eds.). Political Economy of Modern Capitalism. Mapping convergence and
diversity. London:
Sage, 1997; Rhodes M., Apeldoorn
B. van. Capitalism versus capitalism in Western Europe
// Rhodes M., Heywood P., Wright V.
(Eds.). Developments in West European
Politics. London:
Macmillan, 1997. P. 171-189.

[4] Schmidt
Vivien. Bringing the State Back into the Varieties
of Capitalism and Discourse Back into the Explanation of Change (Draft paper.
August 2006). Paper prepared for presentation for the panel: 7-5 Explaining
institutional change in different varieties of capitalism of the Annual
Meetings of the American Political Science Association (Philadelphia, PA,
Aug. 31-Sept. 3, 2006).
P. 3-5.

[5] Coleman
William.Business and Politics. Toronto: University of Toronto
Press, 1988.

[6] Berger
Suzanne. Regime and Interest Representation // Berger
S. (Ed.). Organizing
Interests in Western Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 1981. P. 83-101.

[7] Как отмечает Филипп Шмиттер, вне зависимости от
доминирующей модели отношений некоторые сектора экономики и общества
демонстрируют повышенную восприимчивость к корпоративистским рецептам: сельское
хозяйство, а также системы регулирования некоторых профессиональных и
ремесленных групп (и защищающие их представители). См.: Шмиттер Ф.
Неокорпоратизм // Полис. 1997. № 2.

[8] Eyal G., Szelenyi I.,
Townsley E.Making
capitalism without capitalists. London:
Verso, 1998.

[9] См.: Урбан М. Социальные отношения и
политические практики в посткоммунистической России // Полис. 2002. № 4.

[10] Eyal G., Szelenyi I.,
Townsley E.Making
capitalism without capitalists… См. также: Крыштановская О. Трансформация старой номенклатуры в
новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. № 1.

[11] Олсон М. Логика коллективных действий: общественные
блага и теория групп. М.: Фонд экономической инициативы, 1995.

[12] Recanatini
Francesca, Ryterman Randi. Disorganization or
Self-Organization? The Emergence of
Business Associations in a Transition Economy // Worldbank.com. 2001.

[13] Lehmbruch
B. Managing Uncertainty: Hierarchies, Markets and
«Networks» in the Russian Timber Industry, 1991-1998. Bank of Finland, Institute of Economy in Transition. BOFIT Discussion
Papers. 1999. No. 4.

[14] Zudin Alexei. Changing Status of
Interest Group Politics in Russia:
From Lobbying to Political Parties? European Institute for Public Policy.
Occasional papers No 94/5. University
of Warwick, Coventry (UK).

[15] Становление и развитие ведущих бизнес-структур как
субъектов рынка подробно рассматривается в: Паппэ Я.Ш. Олигархи:
экономическая хроника. 1992-2000.
М., 2000.

[16]
Некоторые авторы отмечали и более ранние тенденции к неокорпоративизму, см.: Перегудов
С.П., Лапина Н.Ю., Семененко И.С. Группы интересов и российское
государство. М., 1999; Stykow
Petra. Organized Interests in the Transformation Processes of Eastern Europe and Russia: Towards Corporatism?
Working Paper No. 96/11 of Max-Planck-Gesellschaft’s Working Group on
Transformation Process. Berlin.
1996.

[17]
Четвертое объединение — Торгово-промышленная палата (ТПП). — Примеч. ред.

[18] Анализ экономических аспектов модификации модели
отношений см. в: Яковлев А. Власть, бизнес и движущие силы
экономического развития России: до и после «дела “ЮКОСа”» // Общественные науки
и современность. 2005. № 1. С. 35-44.

[19] Так,
«Единая Россия» заключила специальное соглашение о сотрудничестве с «Деловой
Россией», позиционирующей себя как организация среднего бизнеса, а не с РСПП,
ведущую роль в котором играет крупный капитал.

[20] Радыгин А. Россия в 2000-2004 годах: на пути к
государственному капитализму? // Вопросы экономики. 2004. № 4.

[21] «Сохранить эффективное государство в существующих
границах». С руководителем администрации президента России Дмитрием Медведевым
беседует главный редактор журнала «Эксперт» Валерий Фадеев // Эксперт. 2005. 4
апреля. № 13(460).

[22] Термин «государство конкуренции» (competition state) используется для анализа активных форм
приспособления национального государства к глобализации. См., например: Cerny Philip. Restructuring the
Political Arena: Globalization and the Paradox of the Competition State
// Germain Randall (Ed.). Globalization and its Critics: Perspectives
from Political Economy. London:
Macmillan, 2000. Понятие «государства
конкуренции» пришло на смену более раннему понятию — «государство развития» (developmental state), автором которого считается Чалмерс Джонсон (Johnson Chalmers. MITI and the Japanese Miracle: The Growth of
Industrial Policy, 1925-1975. Stanford: Stanford University
Press, 1982). В обоих случаях речь идет о
государстве как об активной силе в развитии национальной экономики, но если
«государство развития» определялось как полностью автономное от внешней (в том
числе, «глобальной») среды, то «государство конкуренции» признается более
открытым для внешних воздействий, которые оно стремится использовать для
достижения своих целей (Sueuchi Keiko. The Japanese State
and Divergence in Globalization: In Search of a Framework for Reexamining State
Policy. ISA
Convention. Honolulu, Hawaii. 2005. March 3. P. 14-15).

[23] Grant W. Business and Politics in Britain. London: Macmillan, 1993. P. 13-17.

[24] Зудин А. Новое коллективное действие:
институциональная трансформация групп интересов бизнеса в развитых странах //
Год планеты. М.: ИМЭМО РАН (в печати).

[25] Подробнее см.: Диксон Брюс. Красные
капиталисты в Китае. Партия, частные предприниматели и перспективы политических
перемен. М.: Олимп-Бизнес, 2005.

[26] Крыштановская О. Трансформация бизнес-элиты
России: 1998-2002 // СОЦИС. 2002. № 8.

[27] Выборы в региональные парламенты по партийным спискам
не изменили этой тенденции. См.: Романова
Л. Революция
управляющих. Бизнес восстанавливает контроль над законодательной властью. Пока
только в регионах // Smart
Money. 2006. № 34(34).
7 ноября.

[28] Зудин А. Предвыборная кампания 2007-2008 гг.:
ключевая интрига и сценарии трансформации политического режима // Полития (в
печати, электронная версия размещена по адресу www.politeia.ru/seminar.php?2006-11-07).

[29] Ворожейкина Т. Государство и общество в
России: исчерпание государствоцентричной матрицы развития // Полис. 2002. № 4.

[30] Зудин А.
Политический моноцентризм в России: от режима — к системе? // Пути России:
существующие ограничения и возможные варианты / Под ред. Т. Ворожейкиной. М.: МВШСЭН, 2004. С. 86-96.

Проблема необъективного уголовного преследования предпринимателей уже давно разрушает российский инвестиционный климат. Как 10 лет назад, так и сейчас бизнес не может считать себя защищенным от перевода гражданских споров в уголовные расследования с арестами, остановкой деятельности, рейдерством.

Справедливости ради стоит отметить и корректировку практики в лучшую сторону, но появились новые проблемы — массовые уголовные дела по госконтрактам, по частично невозвращенным кредитам банкам с государственным участием — и остались старые: вольная трактовка следователями манипуляций с НДС как хищения, что позволяет возбудить дело по более тяжелой, не налоговой статье, заключение предпринимателей под стражу, несмотря на запрет, изложенный в статье 108 Уголовного кодекса, а также криминализация не тяжких и не опасных для общества деяний. 

Бег на месте

В 2019–2021 годах количество уголовных дел по «предпринимательским» статьям Уголовного кодекса росло каждый год, а в Москве, например, предприниматели составляют 15% от всех, кто находится в СИЗО. Пороги ущерба по самым частым «предпринимательским» статьям не успевают за инфляцией. Такими темпами фраза «попал в тюрьму за мешок картошки» перестанет быть смешной, а станет обыденной реальностью.  

Поправки в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы России, внесенные законодателем в 2021 году, к сожалению, никак не отразились на судьбе предпринимателей. Несмотря на многочисленные инициативы юристов, не изменился размер крупного и особо крупного размера в статьях по мошенничеству, формулировки самой страшной для предпринимателя статьи УК, 210-й — «Об организации преступного сообщества» — остались практически неизменными, хотя в 40% случаев суды оправдывают по ней подсудимых. Не состоялось и расширение подсудности суда присяжных, которое позволило бы повысить объективность судебного разбирательства. Надо отметить, что в настоящее время отменяется до 90% оправдательных приговоров с участием присяжных. Создается ощущение давления на данный институт и исключения его из судебного конвейера принятия решений.  

Особенно сложно быть оппонентом обвинения, если речь идет о госденьгах, когда вменяемое в вину деяние толкуется как хищение средств бюджета, а не как предпринимательская деятельность. При этом роль бюджетного финансирования для бизнеса только растет, как и роль государства в экономике. Предприниматели все чаще участвуют в тендерах и все чаще  получают обвинения от правоохранительных органов. Известны случаи возбуждения уголовных дел за замену модели радиатора на равноценную при капремонте, за иной цвет трактора, нежели указанный при получении сельхозсубсидии, за замену трубы лучшей по качеству, но отличающуюся от проектной документации. В таких случаях следствие настаивает, что событие не относится к предпринимательской деятельности, что позволяет отправить обвиняемого в следственный изолятор. Примечательно, что ни суды, ни прокуроры уже давно не спрашивают у следователей обоснования, почему данное деяние не является предпринимательством. Процессы по избранию меры пресечения и ее продлению происходят формально, с ожидаемым результатом. По статистике Верховного суда России за 2020 год, лишь в 12% случаев суды не согласились со следователями в необходимости ареста бизнесменов и избрали более мягкие меры пресечения в процессе предварительного расследования уголовных дел.  

Все так же работа в организации приравнивается к участию в преступном сообществе, а призванное изменить это примечание к ст. 210 УК РФ не сработало. Напомню, в 2019 году омбудсмен по защите прав предпринимателей Борис Титов написал письмо президенту Владимиру Путину о проблемах в сфере применения статьи. В 2020 году были внесены поправки в Уголовный кодекс, четко указывавшие, что нельзя структуру коммерческой компании отождествлять со структурой преступного сообщества. Однако на деле новая норма не работает. Следствие продолжает включать в число преступной группы бухгалтеров, юристов и даже завхозов фирмы. Были случаи, когда формирование преступного сообщества основывалось на фотографиях с корпоративов. 

Обвинительный уклон

Год за годом все попытки повысить доверие к правоохранительной системе застревают на полпути — как случилось с известным «Лондонским списком», который завис из-за отсутствия гарантий, что вернувшиеся в Россию предприниматели не будут заключены под стражу. 

Еще один опасный тренд — новый собственник бизнеса может привлечь прежнего по уголовной статье, если посчитает, что тот неправильно управлял компанией. Возникают вопросы: где был новый собственник, когда приобретал бизнес и проводил аудит перед покупкой, как он может быть потерпевшим за период, когда не владел компанией? Однако эти аргументы суды не принимают, заявляя примерно следующее: «К доводам защиты суд относится критически, а показания свидетелей защиты и специалистов суд считает голословными».  

В действиях судов и следствия сохраняется обвинительный уклон. Почти отсутствует состязательность в процессе. Заключения специалистов со стороны защиты, в отличие от экспертиз обвинения, во внимание не принимаются и к делу часто просто не приобщаются, игнорируются адвокатские опросы свидетелей. Есть практика уголовного преследования адвокатов за якобы разглашение тайны следствия, притом что само разглашение может выражаться в направлении эксперту процессуальных документов из уголовного дела для получения заключения в защиту доверителя. Много необоснованных отводов адвокатов, выбивание их из дел в связи с активной позицией в защите.   

Практически не используется залог как альтернатива аресту, хотя противопоставление равноценной ущербу суммы было бы логично для экономического преступления, восстановило бы права потерпевших и пополнило казну. 

Не внушает оптимизма и судебная статистика. Доля оправданных в 2021 году в России от общего числа подсудимых составляет 0,27%. Такая картина подталкивает невиновных и изначально настроенных на борьбу предпринимателей к признанию вины и сделке со следствием. Понимая, что шансов на оправдательный приговор нет, а все старания защиты и заключения специалистов, доказывающие невиновность, никак не повлияют на результат, предприниматели сдаются, пройдя перед этим все круги ада предварительного расследования: обыски, допросы, заключение под стражу, аресты имущества. Некоторые бегут из страны, запрашивая убежища в США, Великобритании, странах ЕС и даже бывших советских республиках. 

Если же предприниматель уже осужден, то, например, чтобы получить шанс на досрочное освобождение, ему нужно погасить все задолженности — их обычно много, а денег при этом совсем нет: имущество арестовано по ходатайству следствия зачастую на сумму, в разы превышающую ущерб. 

Подозрительный бизнес

Можно сказать, что в России предпринимательство не воспринимается больше как источник повышенного дохода — риски, постоянные кризисы, налоги, кредиты, проверки… Человека еще надо заставить пойти в бизнес. Ведь, несмотря на все санкции, быть наемным сотрудником и при этом, благодаря возможностям удаленной работы, гражданином мира в разы проще. Но кто в такой ситуации будет брать на себя риски и строить бизнес с нуля, заниматься импортозамещением, создавать новые рабочие места для тысяч уволенных из иностранных компаний сотрудников?

В условиях новой реальности необходимо провести ревизию всех предпринимательских дел с целью определить, не переборщили ли с подгонкой фактов под составы. Решив хотя бы проблему уголовного преследования бизнеса, мы сможем сделать российскую юрисдикцию более привлекательной — меньше будет желающих бежать из нее без оглядки. А те, кто избежал уголовного пресса, построят не один завод и откроют не одну тысячу компаний. А это и рабочие места, и социальная инфраструктура, и налоговые отчисления в бюджет. 

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора

Предприниматели и органы власти в России: политика отношений и правовое регулирование[1]

Автором анализируются различные формы отношений предпринимателей и органов власти в России: частно-государственное партнерство, передача организациям государственных полномочий, саморегулирование, влияние на власть. Приводится опыт других стран. Рассматриваются политико-правовые традиции взаимоотношений организаций и органов власти, которые предопределяют состояние современного законодательства. Выделяются неформальные и относительно новые механизмы защиты прав предпринимателей.

Политика тесно связана с экономикой. Политическую подоплеку имеют многие вводимые государством проекты экономического развития: частно-государственное партнерство, передача организациям властных полномочий, саморегулирование. На этапе принятия этих проектов не всегда продумывается правовой механизм их реализации. Юристам потом приходиться «ломать голову». И хотя эти меры затрагивают прежде всего отношения субъектов предпринимательской деятельности, для их оценки недостаточно частноправовых подходов, нужны еще публично-правовые. Более того, меры регулирования предпринимательства с политическим подтекстом трансформируют сам тип взаимоотношений бизнеса и власти в государстве. А в его оценках без публично-правового подхода совсем не обойтись.

Предприниматели и органы власти – субъекты урегулированных правом общественных отношений.

В государственном влиянии на экономику и предпринимательство в современной России сохраняется тенденция относительного «давления», хотя есть немало примеров либерализации законодательства и правоприменительной практики. В одном из последних выступлений Уполномоченный по защите прав предпринимателей Б.Ю. Титов отметил, что экономическая конкурентная среда формируется в государстве не представителями бизнеса, а представителями власти. Поэтому правила поведения бизнеса зависят от государственной воли и общественных ожиданий[2]. При этом органы власти являются не только регуляторами общественных отношений, но и осуществляют контроль над бизнесом, управляют публичной собственностью.

Возникают вопросы: если органы власти вступают в отношения со своими подведомственными организациями (предприятиями и учреждениями), можно ли в данном случае вести речь об отношениях бизнеса и власти? Если эти организации оказывают услуги предпринимателям, будут ли спорные вопросы решаться в рамках отношений бизнеса и власти? Важно понимать, кто с кем вступает в отношения для того, чтобы определить применимые механизмы регулирования и правоприменения: прежде всего, публичноправовые или частноправовые.

Для того чтобы институализировать всех возможных субъектов, вступающих в отношения с органами власти со стороны бизнеса, необходимо определить статусные характеристики этих субъектов: цели на момент создания, функции на данный момент, бенефициара выражаемых интересов. В отношениях с органами власти со стороны бизнеса могут состоять саморегулируемые организации, государственные корпорации, некоммерческие организации, в деятельности которых весомое место отдается цели извлечения прибыли.

Таким образом, позиция субъекта во взаимоотношениях бизнеса и власти определяется не только его организационно-правовой формой, но и ролью в данный момент времени. Субъекты со стороны власти, вступающие в отношения с бизнесом, также не ограничиваются только органами публичной власти. Интересы государства в отношениях с предпринимателями могут представлять те же саморегулируемые организации и государственные корпорации. От лица власти зачастую действуют институты развития, организации, в уставном капитале которых есть публичная собственность, а также организации, которым в установленном порядке переданы государственные полномочия. Поэтому в правовой обиход могло бы войти и такое неформально-юридическое понятие как «власть».

Политико-правовые традиции взаимоотношений предпринимателей и власти в России.

Совместное обсуждение публично-властных решений торгово-промышленным сообществом и государством использовалось в работе Военно-промышленных комитетов в годы I-ой Мировой войны[3]. Создание предпринимателями политических партий и вхождение некоторых из них в Государственную Думу в начале XX века свидетельствует о лояльности власти политической активности торгово-промышленного населения России[4]. Структурное выстраивание отношений ремесленников и органов происходило уже на основе актов Петра I («Регламент или устав главного магистрата» 1721 г. и «Артельный указ» 1722 г.). В них определялся правовой статус так называемых «цунфтов» – городских объединений ремесленников нижнего звена (второй гильдии городского населения), члены которых должны были самостоятельно решать вопросы своей внутренней деятельности под надзором «алдерманов» (старшин), избираемых членами цунфтов. Деятельность цунфтов находилась под надзором городских магистратов, а сами цунфты были неким подобием современных профессиональных союзов[5].

Важно понимать, что взаимоотношения предпринимателей и власти в различные периоды российской истории не всегда можно измерять современными понятиями. В актах царя, императора, государя экономическая политика регулировалась в интересах казны, а союзы производителей организовывались для удобства управления территорией и выполнения фискальной функции. Указы Петра I, Екатерины II, Александра I об искоренении мздоимства и лихоимства показывают, что традиции коррупции в России достаточно глубоки. Уже в период самодержавия в ряде правовых актов начали формироваться запреты служащим совмещать свои обязанностями с занятиями иного рода, устанавливались ограничения родственному протекционизму по службе, не допускались связи с частными компаниями, прием подарков и подношений. Тогда в правовом регулировании можно было увидеть некоторые правила этики поведения служащих[6].

Взаимоотношения предпринимателей и органов в советское время предопределяются идеологией властвования, экономической и социальной политикой советского государства: государственная монополия на собственность, нет предпринимателей как социального класса. В период новой экономической политики (НЭПа) государство допустило хозяйственную деятельность частных лиц. В литературе НЭП даже называют периодом возрождения и развития предпринимательства в России, и отмечают практику государственно-частного партнерства с участием иностранного капитала[7].

Политико-правовые традиций взаимоотношений предпринимателей и власти влияют на современное законодательство и практику. Можно наблюдать половинчатость государственного регулирования: что-то дать предпринимателям и одновременно столько же забрать. И в настоящее время политика государства в ряде сфер общественных отношений непредсказуема. Отмечается «молчание» государства в то время, когда требуется надлежащее правовое регулирование: например, в наши дни в сфере регулирования государственных монополий. Есть и противоположенная тенденция: заурегулированность отношений в тех случаях, когда органам власти необходимо централизовать и подчинить предпринимателей. В этой связи чрезвычайно формализованной является процедура выделения бюджетных ассигнований из средств Инвестиционного фонда РФ на реализацию инфраструктурных проектов. Развитие неформальной стороны взаимоотношений бизнеса и власти имеет практические примеры: работа снабженцев в советское время, коррупционные практики в ряде отраслей экономики в настоящее время. Чрезмерный протекционизм и патернализм государства, которые приводили и приводят к его монополизму в экономике, зависимости предпринимателей от государственной политики, к слиянию бизнеса и власти.

Конечно, нельзя говорить, что во взаимоотношениях предпринимателей и власти в российской истории не было ничего хорошего. Были и положительные политико-правовые тенденции: протекционизм продвижения товаров русских производителей, лояльное отношение органов к росту некоммерческих союзов предпринимателей и партий экономического блока в конце XX века. Но для того, чтобы оценить качество современного российского законодательства, понять проблемы правового регулирования и предложить адекватные решения, следует обратиться к негативным «предрасположенностям» в отношениях предпринимателей и власти.

Частно-государственное партнерство.

В широком смысле партнерство предпринимателей и органов власти осуществляется в любых формах и сферах (социальное партнерство, публичные консультации и др.) и основывается на конституционно-правовой интерпретации. Партнерство складывается на основе взаимного доверия сторон, их сотрудничества в процессе установления и реализации мер государственного регулирования экономики. Предприниматели могут рассчитывать на необходимую для их деятельности информацию, которой владеют органы власти, а также на предсказуемость решений и действий (бездействия) государства[8]. В сфере налоговых отношений, например, частным случаем обязанности государства доверять организациям является презумпция добросовестности налогоплательщика[9].

В России частно-государственное партнерство не рассматриваться как родовое понятие для обозначения любых форм сотрудничества предпринимателей и власти. Нормативные правовые акты и программные документы органов исполнительной власти задали его узкое содержательное значение. Частно-государственное партнерство стало прикладным экономико-правовым механизмом. И хотя федерального закона о частно-государственном партнерстве нет, региональное законодательство и муниципальные правовые акты конституируют его преимущественно в публично-правовом формате. В настоящее время активно идут дебаты о принятии федерального закона о государственно-частном партнерстве.

В узком смысле частно-государственное партнерство характеризуется объединением частных и публичных – государственных и муниципальных ресурсов для реализации общественно полезных задач, которое возможно только в определенных сферах общественных отношений (из этих сфер, например, исключается реализация исключительных государственных полномочий) и при условии сохранения контрольных (надзорных) функций органов власти. Правовыми признаками частно-государственного партнерства являются: преимущественно публично-правовой порядок осуществления, но при соблюдении гарантий свободы договора; многообразие юридических конструкций, порождающих это партнерство; использование в качестве правовых оснований конкретного партнерства не только нормативных, но и индивидуальных актов; развитие наряду с правовой институциональной инфраструктуры реализации партнерства.

Установление формата частно-государственного партнерства применительно к конкретным общественным отношениям позволяет правильно избирать методы правового регулирования и балансировать использование частноправовых и публично-правовых процедур. В частно-государственном партнерстве равным образом требуется обеспечивать интересы предпринимателей и государства. Таким образом, с точки зрения юриспруденции частно-государственное партнерство – понятийная оболочка (юридическая фикция), объединяющая ряд правовых институтов и механизмов, которые соответствуют выделенным правовым признакам взаимоотношений бизнеса и власти. На ее основе группируются (обособляются) однотипные правовые институты (юридические конструкции), которые могут иметь особенности правового регулирования.

Передача организациям государственных полномочий и имущества.

Передача организациям государственных полномочий требует определенного правового механизма. В его структуре выделяются органы публичной власти, компетентные передавать государственные полномочия, а также требования к организациям, способным на осуществление государственных полномочий. Предприниматели должны быть способны к этому прежде всего с точки зрения организационно-правовых форм их работы – они должны уметь действовать не в частноправовых, а в публично-правовых формах. При этом саморегулирующееся объединение как высокоорганизованное сообщество способно самостоятельно нормировать общественные отношения, претворять их в жизнь, а также «принять на себя» публично-властные полномочия.

Важно правовое понимание объекта передачи: функции или полномочия или отдельные управленческие процессы. В литературе справедливо отмечается, что передаче организациям подлежат полномочия или отдельные управленческие процессы, заключающие в себе наименьшую государственную составляющую[10]. Правовой механизм включает в себя процедуры реализации организациями переданных государственных полномочий, их ответственность за нарушения порядка реализации и контрольные мероприятия государства, поскольку полностью освободиться от своих полномочий органы не вправе. Правового наполнения требует и характеристика самого процесса: передача или делегирование полномочий или наделение ими. Так, федеральным законом на Государственную корпорацию по атомной энергии «Росатом» возложены отдельные государственные полномочия. На основании федеральных законов допускается передача организациям полномочия по сертификации, а также наделение подведомственных учреждений полномочиями органа кадастрового учета.

Правовой механизм делегирования государственных полномочий достаточно развит в немецком праве: по нему различаются организационная приватизация, функциональная приватизация (публичный аутсорсинг), абсолютный переход функции институтам гражданского общества и имущественная приватизация[11]. Определенный опыт Германии мог бы быть полезен и для России. В частности, использование в качестве оснований передачи государственных полномочий публично-правового договора (административного договора).

Передача частным лицам в управление государственного имущества довольно часто встречается в России в сфере культуры. Такая передача осуществляется на основе концессионных соглашений и административных актов органов власти. Эти правовые формы использовались, например, при передаче подмосковной усадьбы «Середниково» потомку М.Ю. Лермонтова и иконы Богоматерь Одигитрия из Русского музея церкви Александра Невского, расположенной на территории подмосковного коттеджного поселка «Княжье озеро». Во всех случаях процесс передачи имущества сопровождается подписание охранных грамот.

Нельзя путать разные форматы взаимоотношений бизнеса и власти: передачу государственных полномочий и частно-государственное партнерство. Распределение бюджетных средств между предпринимателями через уполномоченную государством организацию (осуществление ею так называемой сервисной функции) по назначению и сущности ближе всего к передаче полномочий. Поэтому в данном случае в отличие от частно-государственного партнерства должны использоваться преимущественно публично-правовые процедуры.

Из правовой доктрины, кроме того, исходит положение о том, что решение общественно полезных задач (к которым относится, например, управление публичными финансами) в частноправовых формах не допустимо. Нельзя передавать государственные полномочия специально создаваемому открытому акционерному обществу (ОАО). Для управления публичными финансами необходимо также избирать не частноправовые, а публично-правовые процедуры, в которых ОАО, например, действовать не может. Трудно согласиться с заместителем министра финансов С. Сторчаком, обосновывающим образование специализированного агентства при Правительстве РФ, для управления средствами резервного фонда и фонда национального благосостояния, а также государственным долгом. Неубедительно звучит его позиция о том, что эти полномочия не могут быть доверены Центральному банку и Государственной корпорации «Банк развития и внешнеэкономической деятельности (Внешэкономбанк)»[12]. Какой правовой акт определит статус этого агентства: федеральный закон как в случае с государственными корпорациями или подзаконный акт, и какой статус у него будет: орган, совет при органе, банк при органе? Вопрос остается открытым.

Саморегулирование как социальный механизм. Правовая природа актов саморегулирования.

Федеральный закон о саморегулируемых организациях задал узкую сферу для саморегулирования: прежде всего, экономика и предпринимательство. В соответствии с ним саморегулирование – это деятельность субъектов предпринимательской или профессиональной деятельности по разработке и установлению стандартов и правил указанной деятельности, а также контролю за соблюдением требований указанных стандартов и правил. Между тем саморегулирование возможно не только в сфере экономики и предпринимательства. Его можно наблюдать и в системе власти: саморегулирование политический партий, судейского и адвокатского сообществ, публичных территориальных коллективов. Теоретики права справедливо рассматривают саморегулирование широко, как социальный механизм упорядочения общественных отношений в различных сферах[13]. Его результатом с точки зрения права являются акты саморегулирования – один из видов социальных норм. В то же время узкий подход к пониманию саморегулирования в России имеет идеологическое обоснование. Во-первых, саморегулирование – этот тот самый предел государственного вмешательства в экономику, практическое применение в России теории «минималистского» государства. Во-вторых, саморегулирование субъектов предпринимательской деятельности – один из механизмов реализации идеи экономической демократии. Бывший депутата Государственной Думы В.С. Плескачевский, в частности, полагает, что демократия в сфере экономики и предпринимательства: свобода выбора моделей поведения на рынке, реальная конкуренция, деятельность СРО, может повлиять на улучшение качества всей общественно-политической системы[14].

По замыслу российской реформы государственного управления саморегулируемые организации не могут уподобляться юридическим лицам, а также их союзам (ассоциациям). Поскольку саморегулируемые организации определяют правила доступа субъектов на рынок, осуществляют контроль и могут реализовывать определенные меры ответственности, встают вопросы: какая социально-правовая природа этих организаций, являются ли они «полугосударственными» или чисто общественными институтами? Признание в федеральном законе за саморегулируемой организацией статуса некоммерческой организации не дает ответа на эти вопросы. При этом надо учитывать и правомерную практику общественных отношений за пределами правового регулирования.

Саморегулируемые организации, устанавливая правила доступа на экономический рынок и стандарты поведения на нем, фактически развивают конституционную свободу предпринимательской деятельности и могут ограничивать ее. Ее ограничение согласно ч. 3 ст. 55 Конституции РФ возможно только на основании федерального закона. Поэтому конституционно-правовой баланс между саморегулированием и свободой предпринимательской деятельности может достигаться только с помощью публично-правовых процедур. Решение о замещении механизма государственного регулирования механизмом саморегулирования должно основываться на серьёзном анализе ситуации в конкретной сфере предпринимательства и экономики: насколько рынок монополистичен, насколько он организован, чтобы быть способным к саморегулированию, насколько важно участие государства в обеспечении безопасности граждан, которых касается деятельность СРО.

Актам саморегулирования свойственны признаки описанных в теории права локальных, корпоративных, внутриорганизационных актов, обычаев. Акты саморегулирования, как и нормативные правовые источники, представляют собой совокупность общеобязательных социальных норм. Критерии правовой определенности (чёткости, ясности, недвусмысленности предписаний) должны распространяться и на эти акты. Более того, те требования, которые предъявляются к правотворческому процессу (согласование интересов, участие различных субъектов и др.), логично предъявлять и к процессу создания актов саморегулирования. В законе требуют также решения следующие вопросы: можно ли акты саморегулирования обжаловать в административном порядке? В какую инстанцию? Каков этот порядок? Какая процедура рассмотрения споров при обжаловании актов саморегулирования в суды? Какие меры контроля остаются у государственного регулятора применительно к сфере саморегулирования?

Разрешение споров между предпринимателями и органами власти.

Правовой механизм разрешения споров между представителями бизнеса и органами власти включает в себя различные формы обеспечения и защиты права собственности и свободы предпринимательской деятельности: в административном порядке, в судебном порядке (включая Конституционный Суд РФ и Европейский Суд по правам человека), в досудебном порядке и др.

По мнению ряда экспертов, в Уголовном кодексе РФ слишком много состав преступлений в сфере предпринимательской деятельности[15]. Требует либерализации и уголовно-процессуальное законодательство, предусматривающее порядок привлечения к ответственности предпринимателей. По ряду составов преступлений экономической направленности (статьи 159 – 159.6, 160 165 Уголовного кодекса РФ) было предложено внести изменения в статью 20 Уголовно-процессуального кодекса РФ, в соответствии с которыми возбуждать уголовные дела будет возможно только при наличии заявления потерпевшего или его законного представителя.

В настоящее время правовой механизм разрешения споров между представителями бизнеса и органами власти трансформируется. Слабость судебной и правоохранительной системы России активизирует развитие несудебных процедур разрешения споров между предпринимателями и органами власти. Указом Президента РФ введена должность уполномоченного по защите прав предпринимателей. И уже появилась реальная практика его работы[16]. Формируются такие форматы разрешения споров между предпринимателями и органами власти как встречи представителей бизнеса с Президентом РФ, с должностными лицами, переговорные площадки на форумах, использование посредничества предпринимательских союзов. Но насколько последние форматы соответствуют идее правового государства? Вопрос остается открытым.

[1]В данной научной работе использованы результаты, полученные в ходе выполнения проекта № 11-01-0024 «Бизнес и власть: конституционно-правовые формы взаимоотношений», реализованного в рамках Программы «Научный фонд НИУ ВШЭ» в 2012-2013 гг.».

[2] http://www.liberal.ru/articles/5926 (Дата обращения: 8 ноября 2012 г.).

[3] См.: Погребенский А.П. Военно-промышленные комитеты // Исторические записки. М., 1941. № 11. С.160-200, Юрий М.Ф. Буржуазные военно-общественные организации в Первую мировую войну. М., 1990.

[4] См.: Голубев С.А. Российский бизнес в начале XX века: политические настроение и экономические ожидания // Российская государственность: история и современность. – М.: РАЕН, 2007. С.343-347.

[5] См.: Любутов Н.А. Конституционное право граждан на объединение: правовая природа и механизм реализации. Дисс… к.ю.н. М., 2011. С. 29.

[6] См.: Указ Сената о воспрещении приносить подарки Начальникам Губерний и другим чиновникам, от 10 марта 1812 г., Указ Сената о воспрещении Начальствующим лицам принимать приношения от обществ, от 9 марта 1832 г., Указ Николая I о назначении в награду Чиновникам, вместо подарков, третнаго, полугодоваго или годоваго жалованья, от 10 октября 1833 г., Свод уставов о службе гражданской // Свод Законов Российской империи: Т.3. Издание 1896 г.

[7] См.: Балашов А.М. Возрождение и развитие предпринимательства в период нэпа (государственно-частное партнерство с участием иностранного капитала): монография. ТНТ, Старый Оскол, 2012.

[8] См.: п.4.1. мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 23 марта 2004 г. № 9-П // СЗ РФ. 2004. № 19 (часть 2).

[9] См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 12 ноября 1998 № 24-П // СЗ РФ. 1998. № 42.

[10] См.: Глушко Е.К. Административно-правовая природа государственных корпораций // Реформы и право. 2008. № 3. СПС «КонсультантПлюс».

[11] См.: Васильева А.Ф. Делегирование государственных функций субъектам частного права // Правоведение. 2008. № 2. С.67.

[12] См.: Как управлять резервами // Ведомости. 4 фев. 2013 г. С.6-7.

[13] См.: Мальцев Г.В. Социальные основания права / Г.В. Мальцев. – М.: Норма. 2007. С.747.

[14] См: II Всероссийский форум саморегулируемых организаций // Сайт Российского союза промышленников и предпринимателей // http://рспп.рф/announce/view/239 (Дата обращения: 7 февраля 2013 г.).

[15] См.: Уголовная политика в сфере экономики: экспертные оценки. – М.: Фонд «Либеральная миссия», 2011. С.5

[16] См.: Самохина С. Борис Титов распределил помощников по отраслям // Коммерсант 21 авг. 2012 г. № 154 (4939).

В 2019 году резко выросло число компаний, которые пожаловались на нарушение их прав органами власти. Это следует из доклада о состоянии делового климата, подготовленного Российским союзом промышленников и предпринимателей (выдержки из документа есть в распоряжении «Известий»). О проблемах заявил каждый десятый бизнесмен. Чаще всего такие конфликты возникают при разделе активов крупных компаний, исполнении госконтрактов и контрольно-надзорных мероприятий, однако сегодня многое делается, чтобы отношения власти и бизнеса стали более прозрачными, сообщили эксперты.

Правовой вопрос

10,4% опрошенных РСПП бизнесменов сообщили о произволе со стороны органов власти, говорится в докладе. Это почти два раза больше, чем было в 2018 году: тогда на вопрос о нарушении их прав только 6,1% предпринимателей ответили утвердительно.

В 2014 году об этом заявило 8% компаний, и с тех пор опросы РСПП фиксировали тренд на снижение показателя. Темпы прироста негативных отзывов также оказались рекордными: за последние пять лет они ни разу не превысили 2,7 п.п., а в 2019 году составили 4,3 п.п. В пресс-службе РСПП не уточнили, о каких именно нарушениях со стороны органов власти идет речь.

Защищать свои права и разрешать споры российский бизнес предпочитает в суде, говорится в документе. Подавляющее большинство респондентов (82,6%) уверено, что отстаивать свои интересы эффективнее всего именно таким способом. Треть предпринимателей высказалась в пользу обращения в федеральные органы исполнительной власти или самостоятельных действий, а 15,6% назвали эффективными взаимодействие по проблемным вопросам с предпринимательскими объединениями. По мнению представителей 6,2% компаний, способов защитить свои права не существует. Вопросы предполагали выбор более одного варианта ответа, отмечают авторы исследования.

В 2019-м судебные споры были у 81% компаний, следует из доклада РСПП. Проигрывали суды 15,6% фирм, что на 5,8 п.п. больше, чем годом ранее. Пятая часть заявила, что победила менее чем в половине случаев, а о выигрыше в большинстве тяжб сообщили 42% опрошенных. Не было разногласий, требующих судебного разбирательства, у 18,3%.

В опросе приняли участие члены РСПП во всех регионах. Из них: 58,8% — крупный бизнес, 10,9% — средний, 30,3% — малый.

В зоне риска

На проблему нарушения прав компаний и давления на них со стороны власти неоднократно обращало внимание высшее руководство страны. Так, президент Владимир Путин в феврале 2020 года констатировал, что жалоб на незаконные и необоснованные действия органов у бизнеса по-прежнему много. Он призвал силовиков защищать законопослушных предпринимателей, а не пытаться увидеть в каждом бизнесмене потенциального нарушителя.

В то же время премьер-министр Михаил Мишустин, вступая в должность, заявил, что излишнее давление на бизнес тормозит экономическое развитие России. Поэтому следует вернуть утраченное доверие предпринимателей к власти, поговорить о том, что мешает бизнесу, минимизировать издержки и давление, отметил он.

Мнение бизнеса о произволе со стороны власти обусловлено общим недоверием предпринимателей к государству, подтвердила член Ассоциации юристов России Мария Спиридонова. Ухудшение показателя в опросе РСПП 2019 года спровоцировал рост числа уголовных дел, возбужденных по экономическим преступлениям в отношении бизнесменов.

По «предпринимательским» статьям УК РФ — например, 159-й («Мошенничество»), 160-й («Присвоение и растрата»), 165-й («Причинение имущественного вреда путем злоупотребления доверием»), и другим — было зарегистрировано 317 тыс. преступлений. Это на 37% больше, чем годом ранее, говорил журналистам бизнес-омбудсмен Борис Титов.

Чаще всего конфликты предпринимателей с госорганами возникают в сегменте малого и среднего бизнеса в сфере торговли, добавила Мария Спиридонова. Крупный бизнес больше спорит с властями в процессе распределения долей и активов компаний.

В зоне риска по нарушению прав со стороны представителей государства чаще всего оказываются предприятия, которые выполняют госконтракт, девелоперские фирмы, а также компании, которые возмещали НДС, сообщила председатель комитета развития правовых услуг и экспертизы законопроектов «Деловой России» Екатерина Авдеева.

Указала эксперт и на сложности в сфере контроля и надзора: по ее словам, несмотря на реализацию «регуляторной гильотины», логичные и понятные требования к бизнесу еще не выработаны. А органы КНД выполняют план проверок, в котором закреплен KPI по количеству выявленных нарушений. Скорректировать ситуацию может только неукоснительное соблюдение законодательства, отметила она.

Эффективность и несовершенства

Активное противостояние складывается у бизнеса с налоговыми органами, отметил советник юрфирмы «Ильяшев и партнеры» Дмитрий Константинов. За последние 10 лет они сильно нарастили эффективность сбора платежей, что не могло не спровоцировать споры и разбирательства, полагает эксперт.

В ФНС «Известиям» подтвердили, что поступления в консолидированный бюджет увеличились на 6,6% в 2019 году и составили 22,7 млрд рублей. При этом количество выездных проверок сократилось на 34,1%: ими охвачен в среднем только один налогоплательщик из тысячи, отметили там.

Не стоит однозначно утверждать, что произвол со стороны власти вырос, компромиссен президент ТТП РФ Сергей Катырин. Напротив, сегодня многое делается для того, чтобы отношения государства и власти становились как можно более прозрачными и открытыми, что подтверждается в том числе улучшением позиций страны в рейтинге Всемирного банка Doing business.

Однако давление на предпринимателей чаще всего связано не с действиями того или иного органа власти, а с несовершенством нормативно-правовой базы, на которой основывается его работа, отметил Сергей Катырин.

В правительстве и Минэкономразвития оперативно не прокомментировали результаты опроса по просьбе «Известий».

       16 сентября прошлого года в #36 «Власть» сформулировала 10 заповедей российского бизнеса. Те заповеди описывали отношения, принятые в бизнес-среде. Сегодня мы формулируем новые 10 заповедей. Они фиксируют новые правила общения между бизнесом и властью.

История формулирования заповедей отношения власти к бизнесу и наоборот началась еще в 1992 году, когда вице-премьер Олег Сосковец привел на совещание директоров еще государственных, но уже российских алюминиевых заводов в покойном Минцветмете некоего Льва Черного, объявив, что он «крайне рекомендует» сотрудничать с ним. Таким образом была перейдена грань между советскими принципами взаимоотношений с бизнесом (описанными в УК РСФСР в десятке статей, а также в должностных инструкциях министерств) и российскими. В принципе Сосковец мог бы обозначить присутствие братьев Черных в российской металлургической отрасли и соответствующим распоряжением, приказом или другим административным способом, но, видимо, почувствовал, что момент требует словесной формулировки.
       Достаточно долго, до 1995 года, сфера взаимодействия бизнеса и власти считалась сакральной, и слова, произносимые внутри этой сферы, были слышны снаружи либо как очередные призывы «строить конструктивные отношения с порослью российского предпринимательства» (поросль в этот момент вполне могла, как Михаил Ходорковский, иметь отдельный кабинет в Белом доме), либо — как приглушенное рычание бульдогов под ковром. Если в этот момент и существовали некие заповеди, то они явно не могли быть изложены на бумаге: официально проблем между властью и бизнесом не существовало.
       Первым документом, в котором бизнес в лице знаменитой «семибанкирщины» попытался оформить принципы своего сосуществования с госвластью, стало обращение в марте 1996 года ряда крупных банков о необходимой государству кредитно-денежной политике. Заметим, что требования «семибанкирщины» были приняты, и основанные на них решения продействовали до сентября 1998 года. Трудно сказать, почему публичность во взаимоотношениях стала необходимой. Скорее всего, потому, что руководители восьми российских «олигархических» банков были настолько уверены в том, что не согласиться с ними власть не сможет, что скрывать очевидное было уже бессмысленно.
       Впрочем, уже в 1997 году, после выборов президента (напомним, именно в их ходе был фактически разорен Тверьуниверсалбанк, нарушивший одну из тогда существовавших заповедей), принципы вновь начали корректироваться. Так, тогдашний вице-премьер Александр Лившиц, ныне работающий заместителем гендиректора «Русского алюминия», неожиданно сформулировал первую новую заповедь, предложенную уже не олигархами власти, а властью олигархам. «Надо делиться!» — заявил Лившиц, постулируя, что власть также имеет отношение к финансовой сфере. Финансовый кризис 1998 года смешал все карты олигархов и позволил власти сформулировать еще несколько важных заповедей. Например, заповедь о наличии у государства некоей «промышленной политики», с которой следует считаться всем, заповедь о «несправедливости итогов приватизации» и прочая, прочая.
       Окончательно стало понятно, что неформальные понятия о том, как должны выглядеть взаимоотношения власти и бизнеса (они имели истоком и уголовные понятия, и советскую иерархию начальников, и принципы функционирования западного бизнеса — всего понемногу), скоро могут путем несложной кодификации превратиться в неписаные, но тем не менее формальные заповеди после прихода в Кремль нового президента — Владимира Путина. В отличие от Бориса Ельцина новый президент изначально признавал существование олигархов и крупного бизнеса как объектов действительности (первый президент России предпочитал не различать их с высоты своего кресла за мелкостью). Поэтому практически первым его делом было публичное объявление ряда заповедей (в том числе заповеди о «равноудаленности олигархов»). Вскоре общественность получила наглядное подтверждение действенности его версии заповедей (арест Владимира Гусинского и эмиграция Бориса Березовского).
       Впрочем, в течение первого президентского срока Владимира Путина до прямой формулировки заповедей в полном составе дело не дошло.
       Во-первых, потому, что в окружении президента существовало слишком много версий этих заповедей — от версии ФСБ «государство всегда право» до версии реформаторов «бизнес — объект поддержки государства».
       Во-вторых, потому, что формулирование неизбежно ущемляло бы интересы одних олигархов и поощряло бы других. В-третьих, процесс притирки власти и бизнеса друг к другу считался незавершенным.
       Процесс притирки, впрочем, шел негладко. То и дело очередной «капитан российского бизнеса» или видный чиновник высказывал новые идеи по поводу того, какую именно заповедь следует внести в негласный кодекс взаимоотношений. Окончательно стало понятно, что консенсуса не получится, в тот момент, когда Михаил Ходорковский проявил отчетливое желание путем участия ЮКОСа в парламентских, а возможно, и в президентских выборах изменить саму власть. Результат этой попытки всем известен: после ареста Ходорковского президент четко объявил, что не намерен «вести дискуссию». Не ведут дискуссию обычно в ситуации, когда не существует предмета спора. Именно 27 октября, день, когда Владимир Путин отказался обсуждать ситуацию вокруг ЮКОСа, можно считать моментом фиксации текущей версии заповедей взаимоотношений бизнеса и власти, а 15 ноября отмечать как день ратификации этих заповедей съездом РСПП.
       Естественно, новые 10 заповедей для бизнеса не будут оформлены федеральным законом, да и вряд ли будут зачитаны с высокой трибуны каким-либо официальным лицом. Тем не менее они однозначно вытекают из проводимой президентом политики в отношении крупного бизнеса и не оспариваются ни одним из известных олигархов, находящихся в пределах, очерченных государственной границей Российской Федерации. «Власть» взяла на себя труд сформулировать эти 10 заповедей, которые можно рассматривать в одном ряду с такими официальными документами, как Уголовный кодекс, Расписание работы паспортного стола и Инструкция по поведению на режимных объектах Минобороны. По крайней мере, нарушение этих заповедей, как показывает практика, ведет к тем же последствиям, что и игнорирование вышеупомянутых документов.

Заповедь первая: о непогрешимости президента
       Президент РФ не может иметь неверных взглядов на отношения власти и бизнеса, поскольку верные взгляды на эти отношения определяются и освящаются им
       Исторически эта заповедь довольно раннего происхождения, восходящая еще к императору Священной Римской империи Фридриху Барбароссе, боровшемуся с купцами итальянских городских республик. В современной России она появилась еще в 1994 году, когда президент Борис Ельцин опубликовал указ, выделяющий «Сибнефть» из состава приватизируемого ЮКОСа в нарушение установленных Госдумой планов приватизации. Нарушение этого принципа наиболее опасно, теоретически оно может быть приравнено к покушению на основы госвласти, что и продемонстрировала участь Михаила Ходорковского, попытавшегося оспорить президентский взгляд на взаимоотношения бизнеса и власти.

Заповедь вторая: возлюби государство свое
Цели и задачи государства являются безусловно приоритетными над целями и задачами бизнеса

Заповедь третья: о греховности бизнеса и искуплении грехов
       Занятие бизнесом есть грех, допускающийся в целях экономического роста при соблюдении покаяния в виде социальной ответственности. Государственные компании безгрешны, поскольку созданы в социальных целях
       Вторая и третья заповеди логично вытекают из той картины мира, которая в силу исторических причин бытует в головах российских властей. Государство, некая самостоятельная сущность, для блага которой рождаются и ради которой живут граждане России, делит все виды деятельности на праведные и греховные. Под праведными понимаются те виды деятельности, которые позволяют гражданам лишь поддерживать собственную жизнь, под греховными — те, что позволяют богатеть. Под социальной ответственностью понимается вызванное осознанием собственной греховности желание богатеющих обеднеть, поэтому говорить о социальной ответственности, например, учителей, прокуратуры и любых других малоимущих граждан просто бессмысленно, а о социальной ответственности бизнеса — корректно и даже необходимо.

Заповедь четвертая: не возжелай себе кресла ни депутата, ни министра, ни прокурора
       Бизнес не имеет права на участие в политическом процессе, власть имеет право на участие в бизнес-процессах
       Асимметрия во взаимоотношениях бизнеса и государства — краеугольный камень новых заповедей. Если рассматривать власть как разновидность бизнеса (оказание услуг по госуправлению), то фиксация этого положения неизбежна: по сути, эта заповедь является протекционизмом игроков политического рынка против проникновения на него новых конкурентов. Разумеется, власть прекрасно понимает, что предприниматели обязательно будут лезть в политику, этого требует их бизнес, но происходить это должно не по-юкосовски — келейно, без публичных признаний в спонсорстве думских фракций. Говоря еще проще, власть позволяет предпринимателям делать свои (разумеется, темные) дела, но не позволяет им публично излагать свои взгляды и заявлять о своих интересах. Это может быть доверено только государству и праведникам (см. заповедь 3).

Заповедь пятая: об условности собственности
       Право собственности в России обусловливается соблюдением бизнесменом настоящих заповедей. В противном случае вопрос о собственности решает Басманный суд
       Эта заповедь прямо следует из той аксиомы, действующей на территории России, что вся собственность изначально является государственной, поэтому может быть уступлена отдельным гражданам лишь на время. В качестве забавного исторического недоразумения приведем здесь трактовку понятий частной и государственной собственности, сформулированную в Гражданском кодексе Франции (так называемом Кодексе Наполеона), принятом в 1804 году (указанные статьи не изменялись со времени их принятия).

       
       Ст. 538. Проездные трассы, дороги и улицы, находящиеся в ведении государства, судоходные реки и протоки, берега, морские отливы и приливы, порты, гавани, судоходные пути, а также в общем все части французской территории, не подлежащие частной собственности, считаются общественным достоянием.
       Ст. 539. Вся невостребованная собственность, или не имеющая владельца, или оставшаяся после владельцев, не имеющих наследников, или оставленная наследниками, принадлежит государству.
       Ст. 540. Ворота, рвы, укрепления мест боев и крепостей также составляют общественное достояние.
       Ст. 541. То же относится к землям, укреплениям, валам тех мест, которые уже не являются местами боев: они принадлежат государству, за исключением тех случаев, когда они были законным образом отчуждены или когда их собственность не была отменена законом.
       Ст. 544. Собственность — право использовать и распоряжаться вещами в наиболее абсолютной форме, если только они не применяются запрещенными законом и правилами способами.
       Ст. 545. Никто не может быть принужден к оставлению своей собственности, за исключением случаев, когда это необходимо для общественного блага, и за справедливое и предварительное вознаграждение.

       
       Разумеется, право собственности в России тоже священно, но дойти до того, чтобы определять госсобственность как нечто «невостребованное», это уж слишком. Поэтому все вопросы о собственности находятся в компетенции судебной власти, а Басманным при необходимости может стать любой суд РФ.

Заповедь шестая: о равноудаленности
       Весь частный бизнес равноудален от власти, но некоторый равноудаленнее других
       Существование этой нормы в заповедях необходимо из соображений здравого смысла. В российской экономической геометрии удаление бизнесмена А (скажем, Бориса Березовского) от центра власти неизбежно приводит к приближению бизнесмена Б (скажем, Сергея Пугачева) к этому центру, хотя на первый взгляд расстояние между олигархом Б и властью выглядит неизменным.

Заповедь седьмая: о необходимости и недостаточности налогов
       Налоги платить необходимо, уплаченная сумма налогов по умолчанию недостаточна и может быть изменена в любой момент путем претензий к налогооблагаемой базе
       Достаточно давний принцип, гласно сформулированный премьер-министром Сергеем Кириенко в ходе торговли за объем уплачиваемых «Газпромом» налогов в 1998 году. Наиболее справедливая из всех заповедей: если в течение не менее 10 лет российский бизнес всегда мог договориться, сколько именно налогов заплатит компания в бюджет (эта цифра не имеет отношения к объему налогов, исходящему из закона), то почему бы и МНС не предъявлять свои соображения по этой сумме?

Заповедь восьмая: не искушай наших
       Коррупция в России является односторонней: взятки дают, но не берут. Коррупция наказуема, если инициатива исходит от бизнесмена, но не от чиновника
       В России сформировался совершенно уникальный способ коррупции — подкуп не конкретного чиновника, а неопределенного «чиновничества». По крайней мере, во всех крупных претензиях к бизнесу по поводу коррупции власть традиционно указывает взяткодателя, но не взяткобрателя: не исключено, что, с точки зрения президента, бизнес подкупает некие надмирные силы, не имеющие ни фамилии, ни имени, ни физического лица. Отныне вводить в соблазн и использовать в своих целях милицию, прокуратуру, суды, депутатов предпринимателям запрещено — это прерогатива руководства страны.

Заповедь девятая: не сотвори себе офшора
       Легальная схема минимизации прибыли нелегальна, если непонятна властям и не согласована с ними
       Эта заповедь по сути аналогична предыдущей, но касается не человеческих слабостей, а законодательных. То есть если в законодательстве есть дыры, которые по сути своей греховный бизнес может обратить в свою пользу, то виновато в этом не законодательство, а сам бизнес.

Заповедь десятая: соблюдай матросскую тишину
       Диалог между властью и бизнесом по трактовке настоящих заповедей ведется по желанию власти. В противном случае диалог ведется по видеосвязи из СИЗО «Матросская Тишина»
Без комментариев.

       
       Исходя из логики последних событий, а мы имеем в виду не только арест Михаила Ходорковского, но и ситуацию вокруг «Сибнефти», и очередные попытки Госдумы сместить со своего поста в РАО «ЕЭС России» Анатолия Чубайса, и поразительное единство министров в оценке допустимости и законности деятельности Генпрокуратуры, 10 заповедей считаются ими вполне действующими, по крайней мере, на второй президентский срок Владимира Путина. Однако, скорее всего, эти заповеди будут действовать в России не больше года.
       Дело даже не в том, что они противоречат друг другу и являют собой разительный контраст с законодательством страны. Они являются промежуточным шагом между рыночной и социалистической экономикой. Мичуринские попытки скрестить оба варианта экономики доселе не удавались ни одному крупному политическому деятелю. Ключевой вопрос в них — вопрос собственности, описанный в пятой заповеди. Строй, в котором право собственности фактически определяется государством в своих целях, неизбежно приводит к социализму или его разновидности — госкапитализму.
       Именно поэтому после президентских выборов в марте 2004 года, когда излишние страсти по поводу того, кто имеет право баллотироваться и кто кого имеет право поддерживать на выборах, утихнут, вопрос о пересмотре 10 заповедей станет вновь неизбежен. И в новой формулировке заповедей будет гораздо меньше пунктов. В частности, вопрос о том, «страна для бизнеса или бизнес для страны», станет неактуальным. Или же будет однозначно признано, что бизнес — полезное обществу занятие и с ним нужно вести диалог, даже когда президенту Путину этого не хочется, или же вместо всех заповедей будет достаточно одной — десятой в нашем списке.

ДМИТРИЙ БУТРИН